[В главное меню] Рассказики.
Снова рассвет. Легкая прохлада, трава покрыта росой. Все то же пение птиц, те же люди, слова, идеалы. Ничего не меняется в этом мире. Все это было всегда и будет тогда, когда я умру. Что делать? Безумие.
Странная штука жизнь. Она не дает что хочешь, а лишь то, что угодно ей. Поэтому, чтобы не оказаться в дураках, приходится говорить, что ты именно это хотел и то, что ты получил – предмет самых сильных твоих желаний. Тогда как то, что ты действительно хотел, но не получил, приходится называть тем, о чем ты вообще не думал.
Вот так и живешь. Получаешь то, что не хотел и радуешься, потому что то, что в действительности хотел, никогда не получишь. Странная штука… жизнь.
Занимаешься самообманом и радуешься, что ты такой умный, а все дураки. Хотя единственным дураком в итоге оказываешься сам.
Смерть. Боюсь ли я смерти? Нет. Немного волнуюсь. Словно перед сдачей экзамена.
За окном снег. Медленно падает невесомыми, но жирными хлопьями. Тихо. Такая тишина как бы давит на вас. Это своеобразное давление тишины.
Я сажусь на вертящийся стул, привычным движением нажимаю красную кнопку пилота, затем пауэр, и тишину наполняет монотонный шелест вентилятора. Загружается Нортон. F10+ENTER и я в виндосе.
За окном тихо падает снег, а я за экраном монитора. Все как всегда. Мне приятно, я расслаблен, спокоен. Мне хорошо. Идиллия.
Жалость… сострадание. Что есть что? Одно и то же это или все же они разные по своей сути? Мне кажется, что разные.
Помните притчу о голодном, который хотел рыбы. Глупый человек дал ему рыбы. Человек съел ее, но потом снова захотел есть. Тогда умный человек дал ему удочку, чтобы он сам смог наловить себе рыбы, когда будет голоден.
Жалость дает ту самую рыбу, насытившись которой однажды, захочешь еще. Скорее не захочешь, а тебе предложат, но это не выход. Ведь человек, который дает тебе рыбу, может умереть. Тогда и ты умрешь от голода.
Сострадание же предлагает удочку, которой ты сам обеспечишь себя на всю жизнь. Я понимаю сострадание с точки зрения буддизма. Человек находится в плену своих рождений, иначе реинкарнаций. Это продолжается вечно и называется сансарой. Буддизм понимает под жизнью страдание. Ты живешь, значит страдаешь. И проявлять сострадание в данном случае, это помочь выбраться из круга перерождений, порвать с сансарой и достичь нирваны. Практики буддизма, которые позволяют этого достичь, вот та удочка, о которой мы говорили.
С этим можно не соглашаться, но… это мое мнение. Может быть я прав? Может, не прав? Кто знает?
Десять часов вечера. Зима. За окном страшный буран. Над крышей слышатся порывы ветра, который словно играет на печной трубе свои странные мелодии. В печке, потрескивая, горят дрова. Мне тепло и уютно. Крепкий чай согревает меня. Мне хорошо.
Хочется курить. Я никогда не курю дома. Странная привычка. На улице темно и не уютно, но я одеваюсь, беру свой «Bond» и выхожу наружу в объятья холода и пронизывающего до костей ветра. Я сажусь на перила крыльца и пытаюсь прикурить от старенькой зипповской зажигалки. Хорошо, что бензин не замерзает. Пальцы плохо слушаются, скованные морозом, но вскоре, у меня получается. Я курю, получаю одновременно и тепло от огонька сигареты, и радость от новой порции никотина, который вливается в мои вены с током крови.
Смотрю на дорогу. Ее плохо видно, но я различаю какую-то тень. Человек, среднего роста, кажется женщина. Она идет, спотыкаясь на каждом шагу. Видно, что она или пьяна, или устала бороться с глубокими сугробами. Но вот, она упала. Я жду, когда она поднимется и продолжит свой путь. Ужасно медленно тянутся секунды, складываясь в минуты. Тень не двигается. Борясь с противоречивыми чувствами, я подхожу ближе. О, Боже! Темникова Наташа! Вот не ожидал. Но что это? Глаза ее закрыты, а освещенная зажигалкой кожа, не естественно бледна.
Я пытаюсь привести ее в чувство легкими шлепками по щекам, но ничего не выходит. Ни какой реакции. Странно. Принюхиваюсь. Точно. Какое-то вино. Так.… Во мне моментально вспыхивает злоба. Она! Та, которая посмела обидеть меня и не нашла в себе смелости извиниться; та, кто посмела жалеть меня, а не просто понять; та, которую я ненавижу больше кого бы то ни было, сейчас в моих руках. Что мне стоит просто оставить все как есть и дать природе довершить начатое? Просто предоставить истории идти своим чередом. Но другой голос говорит: «Хватит с тебя смертей. Да, она не заслуживает того, чтобы ее любили, чтобы ей восхищались. Но достойна ли она такой смерти? Как собака».
«А почему бы нет? Она же унизила тебя. Потешалась над тобой. Никогда не была полностью откровенна. Почему ты должен ей помогать?», - твердит другой голос.
Да. Почему? Не знаю, но поднимаю ее на руки и несу к себе домой. До ее дома рукой подать, но не в такую погоду. Приношу ее, снимаю ее обувь, теплую куртку и кладу ее на диван. Она до безобразия пьяна и не приходит в себя. Как же она только смогла дойти до моего дома?
Отец в Магнитогорске. Останется, наверное, пока не стихнет буран. Пусть пока останется у меня. А там посмотрим, что будет завтра.
Закрываю ее теплым китайским пледом и пытаюсь растереть ее руки до того состояния, пока они не примут нормальный розовый оттенок. Подбрасываю пару поленьев в огонь, последний взгляд на ее безмятежное лицо, выключаю свет в комнате и сажусь за компьютер, приготовившись к долгой ночи.
Странно, что электричество еще не выключили. Мягкий шелест вентилятора убаюкивает и настраивает на поэтичное настроение. Я пишу свой шестьсот тридцать девятый стих:
Я словно островок тепла,
В мире морозно-немом.
Та, кто когда-то ушла,
Снова в доме моем.
Тихо бегут минуты,
За ними спешат часы.
Словно летят к кому-то,
Как…
Со стороны дивана раздается стон. Он прерывает мои мечты и бросает мне в лицо реальный мир, который я не замечал, глядя в лицо монитора. Я включаю свет. Вроде все, как было. Поправляю съехавший плед, снова выключаю свет и сажусь за компьютер. Обидно…
После того, как меня перебивают, трудно заново настроиться. Поймать ту поэтическую волну, подобно тому, как ловят в радио эфире свою любимую станцию. Невольно память возвращается к моей гостье. Это она перебила меня, когда я писал свой четыреста тринадцатый стих. Тогда я ответил ей довольно грубо. А она? Обиделась. Как всегда. Просто не поняла. Да и как понять, если я много не объясняю. Это все равно, что делать выводы, когда не знаешь причины этого вывода, не знаешь на чем он основан. Я ее понимаю. Но вот… Кажется, настроение поймано. Что там я написал?
Словно летят к кому-то,
Как вестники тишины.
Вечер морозом злится,
Бьется в мое окно.
Может быть, мне родиться,
Больше не суждено?
Интересно, что значит последняя строчка? Иногда я пишу то, что сам не понимаю. Ладно… Пойму потом. Сейчас важно другое. Как моя гостья? Быстрый взгляд на часы показывает, что прошло два часа. Сейчас двенадцать. Включаю свет, подхожу к дивану. Замечаю на ее лбу капельки пота. Дурной знак. Провожу платком, вытирая пот и подношу его к носу. «Помнишь?», - подсказывает память. Помню. Отравление Вовки, соседа, попытки его спасти. Как мы с ней бегали и в амбулаторию за помощью, как вернулись ни с чем и этот ее странный жест возле Вовкиного крыльца, когда она так же как я, вытерла пот, обильно стекавший у меня со лба, а потом поднесла платок к носу и принюхалась. До сих пор не могу понять зачем.
Ее пот не пахнет ничем, кроме духов. Эти духи. По ним я всегда мог определить, что она у Владимира. Что всегда спасало меня от того, чтобы придти к нему, когда она там. Запах духов. Въедливый, сладкий и плохо выветривающийся. Помню, как-то дал ей куртку, когда было холодно. Так этот запах потом целую неделю был поводом нездорового любопытства окружающих. Легкая усмешка пробегает по моему лицу. Да…. А ведь когда-то все было не так плохо между нами. Не так, как сейчас. Не так….
Из невеселых дум меня возвращает к действительности новый стон. Что такое? Я прикасаюсь к ее лбу. Он горячий. Ну вот! Не хватало еще, чтобы она подхватила воспаление легких! Но сейчас я не смогу дойти даже до ее родителей, не то, чтобы до амбулатории. Пока я ставлю ей градусник. Подождем. Может, все не так уж плохо?
Проходят томительные минуты. Я смотрю на нее. Эти волосы, губы. Как бы мне хотелось обладать ими. Но не сейчас. Раньше, я отдал бы все за ее улыбку, а теперь.… Однажды я сказал ей, что влюблен в нее. Она сказала спасибо. Она первая из девушек, кто поблагодарила меня за то, что я ее люблю. Странно. Сколько на градуснике? Ого! Тридцать девять и три! Дело серьезней чем я думал. Придется дать ей жаропонижающее. Ныряю в свою аптечку и достаю амидопирин. Интересно, как он сочетается с алкоголем? Ладно, нет времени на размышления. Привожу ее в состояние относительного чувства и скармливаю ей две таблетки. Она опять уснула. Как знать, поняла ли она где находится или нет? Завтра узнаю и посмотрю на ее реакцию, когда она узнает, где провела ночь. А пока, пусть спит. Ночь будет долгая….
Он открыл глаза. Солнечный свет пробился к его мозгу, вызвав острый приступ боли за правым ухом. «Почему за ухом?», подумал Он. «А в прочем, какая разница? За ухом, за глазом, в центре, все равно это боль и ее просто надо перетерпеть. Таблетки этому не помогут», здраво рассудил Он. Полежав еще пару минут, Он вспомнил, что сегодня его восемнадцатый День рождения и, что он не знает который час, а это в свою очередь значило, что с минуты на минуту, вполне может придти его знакомый. «Надо вставать», подумал Он. Вставать не хотелось. Тут, сонливость, копошащаяся в глубинах сознания, засвербела и отдалась зудом в носу. Чихнув, Он, наконец, полностью проснулся и встал. Начинался новый день и в нем как-то нужно было жить. Как? Разберемся. Не в первой!
- И давно это началось? – вопрос адресовался к средних лет человеку в очках с толстой оправой.
- Да вот уже два часа. Не представляю, что это такое.
- Что показывают тесты? – спросил человек пожилой с бородкой и лысиной, блестевшей под светом лампы.
- Ничего. Они даже не проходят. Что такое? – вопрос повис в пустоте, т.к. компьютер все равно не смог бы на нее ответить. Он только натужно гудел и грелся.
- Запомните, это экспериментальная модель. Таких компьютеров еще нет. Так что все на вашей совести. - И это было правдой. Перед ними стояла модель компьютера будущего. Основой которого был протеиновый процессор.
- Апчхи! – раздалось из соседнего столика.
- Виктор! Опять заразился? Шел бы лучше домой.
- Да. Вот только закончу отладку одной программки и все.
- Никакой программки. Сейчас!
- Ладно. – Обидчиво сказал молодой человек и, собрав документы, спешно ретировался.
- Что же происходит? - вернулся к теме Дмитрий Петрович, тот самый средних лет.
- Есть идея! – воскликнул Петр Иванович.
- Да?
- Я сейчас. – Он спешно сорвал трубку телефона, набрал какой-то номер и возбужденно заговорил:
- Галочка?.. Да… Это Петр Иванович… Да, Да!.. У меня все хорошо… Да и дети в порядке... Да, да... Женя дома?.. Хорошо... Дай-ка ему трубочку... Женя?… Нет, у меня все в порядке…Не мог бы ты приехать ко мне на работу… В НИИ… Ну, ты знаешь, на Долгопрудной. Хорошо… Жду…
- Что случилось?
- Надо проверить одну мысль. Ты знаешь Женю? Он врач. Сейчас приедет и все узнаем.
Через пол часа появился Женя. Он же Евгений Васильевич. Врач, лет тридцати с черными, как смоль волосами.
- Ну, где больной?
- Вот. – показал Петр Иванович на машину.
- Шутить изволите?
- Нет. Посмотрите ее.
- Очень необычно.
- Понимаю, но все-таки посмотри.
Евгений раскрыл свой чемоданчик, достал градусник и замер.
- Куда его ставить?
- Попробуй в вентиляторную щель.
- Окей. – через несколько минут градусник был вынут. – Ого! Тридцать девять и два! Ну что ж посмотрим.
Была снята крышка и врач начал копаться в машине на глазах недоумевающего Дмитрия Петровича.
- Порядок. – сказал наконец врач. – Пациента надо закутать и давать аспирин внутри… - он замялся.
- …Процессорно. – подсказал Петр Иванович.
- Да. Регулярно меряйте температуру и если что звоните мне. Да! Необычный пациент!
- Так что это доктор?
- Вы, кажется говорили, что процессор протеиновый на основе ДНК?
- Точно.
- Так вот. Поздравляю вас. Вы видите машину впервые в истории заразившуюся вирусом.
- Но ведь вирусы это довольно обычно.
- Но не этот.
- А что в нем такого?
- Это не компьютерный вирус. Это… обычный грипп.
(Реальный случай.)
Как вы знакомитесь? Подходите и спрашиваете что-нибудь наподобие, как вас зовут? Ну, в общем, что-то в этом роде. Одно из моих знакомств было почти таким же. Но только почти.
Случилось это в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря, т.е. под самый Новый Год. Пошел я, значит, ночью по мало нужде так сказать. Тут со мной произошла неприятная ситуация в связи с которой у меня из члена стала хлестать кровь. Позже мне объяснили, что это камень проскочил. Но не в этом дело. Поднял я своего отца, и он побежал за помощью в амбулаторию. Благо она у нас не далеко. Пришла потрясающая брюнетка! Представьте себе, уважаемые читатели, что я почувствовал, когда она сказала мне показать то самое место, из которого у меня идет кровь. Впрочем, прошло все без эксцессов. Из-за того громадного количества адреналина, которое попало в мою кровь, о достоинствах подобных женщин мне как-то было не очень интересно думать. В общем, зарядила она шприц и стала делать мне укол.
А вот теперь, представьте себе ситуацию. Три часа ночи, постель залитая кровью, я держусь за место из которого кровь хлещет бурным потоком, чтобы сдержать эту самую кровь, в вене игла шприца, через который эта потрясающая брюнетка делает мне инъекцию хлористого и сама брюнетка в неудобном положении, которое она не может изменить из-за все той же инъекции. И в это самое мгновение я спрашиваю, как ее зовут! Потрясно? Не то слово!
Вот таким было мое самое необычное знакомство.
Я знаю и не знаю ее. Мой идеал. Какая она? Та красавица, что поразит меня в самое сердце? Знаю только, что у нее волосы цвета воронова крыла и зеленые миндалевидные глаза. Широкие скулы, пропорциональный прямой нос, пропорциональная шея (впрочем, все тело пропорционально). Она высокого роста, но не выше метра восьмидесяти, не худа, но и не «пышка». Скорее недохудая. Маленький рот с тонкими губами. У нее тонкие длинные пальцы. Округлые бедра придают ей женственности. Довершает портрет полная, но не очень большая грудь с маленькими сосками.
Такая она. Мой идеал. К сожалению, я не смогу ее полюбить в полном смысле этого слова. Мне грозит лишь безмолвное восхищение.
Продолжение следует...