Если я не добьюсь своих целей — уйду на панель.

КТО-ТО НЕ ЖДЕТ КОГО-ТО.

Жизнь…. Красивые мечты, романтика, любовь, семья, работа, прекрасные отношения между людьми. Это жизнь? Только с одной стороны. Но есть и другая. Та сторона жизни, которая есть, но на нее обычно не обращают внимание, даже избегают лишний раз называть вещи своими именами, но она есть! Есть та темная половина человечества, о которой принято не говорить, принято молчать, принято неизвестно кем и неизвестно когда. Но, закрывая глаза нельзя сделать мир чище, нельзя очистить мир от грязи, только закрывая глаза или смотря в другую сторону. Это тоже есть и этого нельзя не замечать. Нельзя…..

(Автор, познавший на себе только часть темной стороны жизни, но и этой стороны ему хватило…)

Не хотелось возвращаться в свой пустой холодный дом одному, где меня никто не ждет, никто не скажет «как дела на работе, любимый», поцелуй уставшей душе, горячий ужин голодному телу и веселые игры детей, которых не загонишь так просто в кровать в предвкушении ночи любви с супругой. Диагноз ясен, мой друг, говорил я себе, так как достойных кандидатов в слушатели не предвиделось последние десять лет. Диагноз ясен, как день. Одиночество. Одиночество души в слишком большом для тебя одного доме и жизни, которая слишком сложна для тебя одного. Одиночество, скрашиваемое лишь старым попугаем ара, готовым послать тебя подальше, сам научил, что же возмущаться, и огромным мохнатым котом неопределенной породы, настолько ленивым, что прищеми ему достоинство в двери, я не сомневаюсь, что даже заорать ему было бы лень. Поэтому попугай и несколько золотых рыбок в аквариуме могли жить своей спокойной жизнью не опасаясь агрессии от этого ходячего мохнатого, зажравшегося вискасом кошачьего недоразумения, оживавшего лишь весной, когда природа хочешь не хочешь, требует своего и Пит, так его зовут, хотя полное его имя Питер Саймон Третий, почему третий я и сам не мог бы объяснить, просто ему это очень шло, преображался на глазах, выводя меня из себя заунывными серенадами под окном и помятыми белыми розами в небольшом садике на заднем дворе, которые я выращиваю уже очень давно. Такое маленькое сентиментальное хобби, из-за которого я уже давно помышляю отвести Пита к ветеринару, чтобы тот…. Нет. Это слишком жестоко по отношению к мохнатому другу. Ведь его тоже обделила жизнь. Я нашел его еще котенком, когда однажды открыл дверь и нашел его, замерзшего, с порванным ухом и с явными намерениями стащить у меня бутылку молока, каждое утро исправно привозимого молочником. Я взял его к себе и с тех пор уже неоднократно об этом пожалел, но расставаться с ним я определенно не собирался. Просто он мне нравился, вот и все. У него свой характер, свои взгляды на жизнь, даже своя особая кошачья философия жизни, в которой он видел во мне собрата по несчастью, а я понимал, что без меня в то утро, он, возможно, был бы убит из рогатки соседским мальчишкой или же раздавлен под колесом молоковоза. Кто знает….

Да. Я был очень одинок в своей жизни и лишь иногда снимал девочек на улице, не потому, что не мог найти себе нормальную девушку, не мог предложить ей свои деньги, свою руку и обручальное кольцо на пальце. Нет…. Я не мог предложить ей своего сердца, отданного уже однажды в далеком прошлом, а без этого…. Без этого я не мог быть рядом с женщиной дольше одной ночи, зная, что не люблю ее. Вот и все. И лишь изредка, по зову плоти, снимал уличных проституток, находя в них небольшое разнообразие и некоторое утешение скорее даже не телу, а душе. Для меня были важны не та пара часов плотского наслаждения, а то, что было после, когда очередная подруга на ночь лежала рядом, спала, а я, прижимаясь к ее податливому обнаженному телу своим, чувствовал себя не так одиноко, как обычно. Мне было важно, что кто-то рядом. В такие моменты я не думал, что рядом со мною лежит шлюха ценой в сотню долларов, красивая оболочка тела с жалкой душонкой, нет…. Я представлял себе, что это она, та единственная, которой я отдал свое сердце. Это она лежит рядом и спит на моем плече, это ее волосы я ласкаю, это ее руки обнимают меня во сне. Я создавал себе иллюзию на несколько бессонных часов и, поверив в нее, был счастлив, счастлив самообманом, иллюзией, созданной моим воображением. Поэтому, я никогда не спрашивал их имен, поэтому никогда не целовал их в губы и не позволял им самим это делать и поэтому всегда ранним утром, когда еще не рассвело, провожая их до дверей, не включал свет и старался не смотреть им в глаза. Мне было важно еще хоть ненадолго сохранить созданную мною ночную иллюзию присутствия ее, присутствия той, кому я отдал свое сердце, женщине, которую не видел вот уже десять лет.

Дела в этот вечер удалось закончить быстрее, чем обычно и шеф отпустил меня домой, так как иначе он вполне мог бы застать меня с утра за компьютером с красными глазами, недвусмысленно говорящими, что домой я так и не попал, а просидел в глубокой отладке всю ночь, но так ничего и не понял в программе, которую сам же и написал, поэтому толку от моей ночной работы обычно бывало не много и шеф, дабы избежать излишнего насилия над техникой и одним из его лучших работников, тем более, что закон обязывал его платить мне сверхурочные, а это в его планы определенно не входило, отпустил меня домой.

Но, как я уже говорил в начале, возвращаться в холодный дом желания у меня не было никакого. Поэтому, уже через несколько минут езды по городу, моя машина, словно сама нашла дорогу на знакомую улицу, где вдоль дороги стройными рядами в вызывающих позах стояли они, представительницы древнейшей профессии, в которой нет сверхурочных, четкой зарплаты, когда большую часть отбирает сутенер, а заодно может посадить вас на иглу, навеки привязав таким образом к себе, и вы в предвкушении новой дозы просто не сможете уйти от него, готовые при первых же признаках ломки обслужить любого, просто за несколько грамм героиновой или кокаиновой иллюзорной радости. Профессии, в которой нет медицинского страхования, да и нужно ли оно, когда порвавшийся презерватив может запросто превратить вас в ходячую ВИЧ-инфекцию, не говоря уже просто о венерических заболеваниях. Как говорится в одном анекдоте «ты похожа не Венеру, есть в тебе что-то венерическое». Профессии, в которой вы никогда не выйдете на пенсию и не потому, что не кому вам ее обеспечить, вы до нее просто не доживете. Не верите? Взгляните на эти худые плечики и синяки под глазами. Сколько дней ты не ела, малышка? На вид тебе не дашь и семнадцати. Таких как она не хочется использовать по назначению, да именно использовать, как ни грубо звучит это слово, а просто посадить в машину, подъехать к ближайшей закусочной, заказать огромный гамбургер и, поражаясь быстроте, с какой эта на вид хрупкая девочка расправляется с ним, расспросить из какой школы она сбежала. Да. Бывает и так. Школьницы, подрабатывающие на панели, из-за наркотиков, денег, пьющего, нещадно бьющего ее отчима или же мачехи, а то и родных родителей, не имеющих права называться таковыми. Подростки, не успевшие вступить во взрослую жизнь, уже опустившиеся на самое дно цивилизации, на дно самой глубокой пропасти и продолжающие копать глубже, как будто этого не достаточно.

- Минет полтинник, мистер! — Кричит одна в полуоткрытое окно автомобиля. Совсем еще девчонка, подумал я.

- Доиграй сначала в куклы, милая! — И прибавляю газу, так как от подобных ей можно ожидать всего. От отборной брани, до камня в заднее стекло.

Я не оглядываюсь назад и продолжаю медленно ехать мимо этого квартала красных фонарей, ища ту, которая будет похожа на нее. Кажется, эта подойдет. Невысокая шатенка с огромными глазами и скучающим видом в стиле «достала эта жизнь» тянет сто миллиметровую сигарету, облокотившись о фонарный столб и выставив вперед правую полусогнутую ногу. Притормаживаю возле нее, опускаю поднятое стекло машины до половины. Она, обратив на меня внимание, резким, показавшимся мне нервным, жестом запястья выбрасывает сигарету и подходит к моей машине. Наклоняется, изящно, вызывающе и даже нахально выпячивая зад «зря стараешься, крошка, твои тыловые прелести может оценить разве что тот бомж, приютившийся возле мусорного ящика, хотя этому уже кажется не до тебя, судя по стеклянному, уставленному в никуда выражению его глаз», зато разрез ее платьица, если можно называть эти чисто символические полоски яркой обтягивающей ее полные груди, так что кажется одно не осторожное движение и они порвут ткань, вырвавшись на свободу, материи можно назвать платьем, я могу оценить в полной мере.

- Минет, красавчик? — Голос показался мне до странного знакомым. И конечно моя внешность далека от совершенства, поэтому эти профессиональные фразы типа «красавчик, какой ты огромный, я хочу тебя прямо здесь и сейчас», служащие единственно для раззадоривания таких искателей дешевых наслаждений вроде меня, давно перестали для меня что-либо значить. Видя мою нерешительность, она продолжала напирать. — Хочешь, отсосу прямо в машине? Всего полтинник и судя по твоей тачке, ты можешь себе это позволить. Или полный набор услуг? Это уже сотня, но на моей квартире. Если хочешь расслабиться у себя дома, накинь еще сотню и поехали.

Я изучающе смотрел на нее. Неужели ее так могло изменить время, что даже я, никогда не забывающий ее облика вот уже десять лет, не смог узнать ее сразу. Да. Это была она. Анджела Блэкхарт. Память подкинула мне старый эпизод из прошлого, когда мы, еще молодые двадцатилетние юнцы, выпив пива, развалившись на скамье возле дома моих уехавших в отпуск родителей мечтали о жизни.

- Добиться своих целей. — Последовал ее ответ. — Одна из них — хорошая работа. Мне нужны деньги и если я этого не добьюсь, то просто уйду на панель.

- Не говори так. — Ее слова меня тогда очень сильно задели.

- Да! — Продолжает она, настаивая на своем. — Это просто! Я уйду на панель.

- Майк? — В ее взгляде появилась задумчивость.

- А ты бы мог принять меня такой какая я есть? — Кажется, в рассказе «Прости», я слышал нечто подобное. Мой знакомый автор, как-то написал в этом рассказе примерно те же самые слова. О том, что Иоланта говорила, что человека, готового понять и принять ее «черный мир», она, наверное, смогла бы полюбить. Принять такой какая есть. Это же практически тоже самое! А действительно, задумался Майкл, я смог бы принять ее такую какая она есть? И что я про нее знаю? Что у нее было много парней, что она….. Нет. Даже думать о таком не хотелось. А с другой стороны. Да, это было. Но для него было важно только одно. Только то, что здесь и сейчас она с ним. Пусть она плохая, как часто сама говорит, хотя Майкл всегда в душе искренне считал ее хорошей, пусть у нее было много до него парней, пусть это тело уже в ее двадцатилетнем возрасте любили более чем достаточно, но все это было для него абсолютно не важно. Его не интересовало, то, что было с ее телом. Душа! Вот что его прежде всего интересовало. Человек конечно это прежде всего плоть и кровь, но душа….. Понять ее душу, понять и принять ее вот что для него было главным. Понять….. И если это называть «черным миром», то он конечно мог принять ее такой какая она есть. А приняв ее душу, главное, что есть в человеке, он мог принять и тело, без задней мысли, без мыслей о том, сколько у нее было парней, искренне принять ее душу и тело. Ее самое, ее, как любимую им девушку, он мог принять.

- А если я опустилась ниже плинтуса? Откуда ты можешь знать какая я?

- Все равно. Я привык в своей жизни прежде всего чувствовать людей и тебя я чувствую. Я чувствую, что ты хорошая. — Искренность, искренность и прежде всего искренность. Так давно решил для себя Майк. Только искренность в отношениях с ней. Во всем….. «От души», ее любимое выражение и только тогда Майкл смог оценить его по достоинству. Всего его слова были от души.

- Ну как, мистер? Берете? — Ее слова вернули меня на землю. Ниже плинтуса? Неужели она все-таки опустилась ниже плинтуса? Вот она сейчас перед ним стоит и пытается найти в нем просто нового клиента. Неужели я так изменился, подумал Майкл. Она, кажется, не узнала меня, а впрочем…. Я открыл дверцу.

- Садись. — Она села. — По полной программе и у меня дома. — Сказал, стараясь говорить как можно спокойнее, я и протянул ей сотню. — Задаток. Остальное получишь у меня.

- Идет. — Она что-то крикнула в приоткрытое окно своему, наверное сутенеру решил я и мы поехали ко мне домой.

Пользуясь случаем, я хорошо рассмотрел ее еще в машине. На самом деле она не так сильно изменилась за это время. Только издали ее можно было не узнать, а вблизи это была она. Та девушка, которую я когда-то любил, уважал и ценил. Как странно меняется жизнь. Теперь я мог ее купить за пару сотен, привезти к себе, делать с ней все, что захочу…. Но хочу ли я? Чего я хочу? Секса? Просто секса, а завтра она едва свет уйдет из моего дома и я быть может никогда больше не увижу этих глаз, не услышу такой родной и приятный голос, эти руки больше не обовьют мои плечи в теплом объятии, а нежность ее губ никогда больше не коснется моих? Нет! Я не могу просто отпустить ее из моей жизни! Не могу поступить с ней как со всеми шлюхами, потому что для меня она не такая. Она не шлюха, не та ночная бабочка под светом уличных фонарей, готовых обслужить вас по полной программе за пару сотен. Она моя любовь. Но значат ли что-нибудь для нее сейчас эти слова? Каково сейчас ее мировоззрение? Опустилась ли ее прекрасная душа вместе с телом? На эти вопросы мне еще предстояло ответить позже. Мы подъехали к дому. Повинуясь внезапному импульсу, я открыл для нее дверь машины. Она, улыбнувшись, вышла. Неужели не узнала? В полутьме автомобильного салона, быть может, но сейчас…. Свет уличных фонарей был достаточно сильным, но я наверное, все же изменился за это время сильнее, чем мог бы. Хотя…. Что-то в ее поведении не давало мне покоя. Что….

- Почему ты не включаешь свет? — Спросила она, когда мы вошли в дом.

- Пробки перегорели. — Соврал я. — Завтра электрик все исправит. — На самом деле я очень боялся, что она наконец меня узнает. И уйдет….

- Иди…. — и дальше по адресу, прокричали в темноте.

- Пытался научить, но, наверное, от старости в его мозгах что-то заклинило, и он смог выучить только это.

Мы прошли в спальню. Это не был просто секс. По крайней мере для меня, как во многих случаях до этого. Я впервые за много лет действительно занимался любовью, потому что был с любимым человеком….. После, она, успокоившись, спросила меня:

- Не плохо. А ты действительно хорошая актриса, Энджи. Тебе почти удалось убедить меня, что ты меня не узнала.

- Глаза. В остальном все превосходно, но ты никогда не умела играть глазами. В них всегда можно было прочитать то, что ты пыталась скрыть. — Я включил ночник.

- Всего лишь немного подыграл тебе, вот и все. Напустил загадочности. — Она не смотрела на меня. — Посмотри на меня. — попросил я. Она повернулась. Прекрасна, заметил я. Так прекрасна с рассыпавшимися по подушке волосами, грудью, лишь частично прикрытой одеялом. Прекрасна….

- Нравится? — Вызывающе произнесла она. — И как тебе спать со шлюхой?

- Не говори так…. — Она рассмеялась, но в ее смехе мой слух уловил нотки фальши. Слишком напряженным был ее смех.

- А что? Вот я такая! Опустилась! Теперь и ты можешь запросто снять меня на улице, как любой другой. Минет — полтинник, полные услуги — сотня. Точно, как в аптеке!

- Я люблю тебя. — Как глупо и нелепо сейчас прозвучали мои слова. На этот раз она смеялась дольше.

- Любишь? Майки! Любишь? Да посмотри на меня! Я никто, просто уличная девка, готовая отсосать у любого, заплатившего положенную сумму. Кто я теперь? — произнесла она в другой, печальной интонации. И сама себе ответила. — Просто шлюха….

- Для меня ты все тот же ангел, какой я всегда видел тебя в своих мечтах и наяву. Я люблю тебя. Понимаю, что в данной ситуации мои слова кажутся тебе глупыми и смешными, но это так. Уходи с панели.

На этот раз пауза длилась дольше, чем мне бы того хотелось и тишина начала уже тяготить, когда она сказала:

- Да. У меня хорошая работа, есть дом, в котором не хватает женской руки, как ты уже заметила и еще…. — на секунду я замялся. — И еще детских голосов. Ты даже не представляешь, каким холодным и пустым этот дом кажется порой. Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети. Один, двое, трое, сколько хочешь! Я бы конечно хотел девочку, но я же тебя знаю, все равно будет по-твоему и обязательно будет мальчик, в этом я не сомневаюсь и не имею ничего против, только будь со мной. — Я протянул руку и со всей нежностью на какую только способен провел по ее волосам, добавив. — Ты нужна мне….

- Я слишком повязана в этом. Ты видел моего сутенера. Я должна ему больше чем ты думаешь.

- У тебя вряд ли есть такие деньги, да это и не выход. От таких людей так просто не избавишься. Они будут доить тебя до конца твоих дней и меня вместе с тобой.

Я задумался. В чем-то Анджела была права. Улица не отпускает так просто. Сутенеры не могут лишаться рабочей силы, так как при этом они теряют свои деньги, все это было понятно, но и отпустить ее я больше не мог.

- Останься. До утра. А там я что-нибудь придумаю.

И, обняв меня, она уснула, так спокойно, что я даже удивился. Мне было хорошо. Не от секса, не от того, что было несколько минут назад, приятно было просто лежать рядом с ней, держать ее в объятиях, знать, что она рядом, родной нежно любимый человек….

Сон не шел. Осторожно убрав ее руку со своей груди я встал и подошел к окну. К моей голой ноге прислонилось что-то пушистое.

- Ну как, Пит? Что подскажешь? Как мне поступить?

Он что-то мурлыкнул в ответ. Прыгнул на кровать, осторожно принюхался к Анджеле, потом удовлетворенно фыркнул.

- Одобряешь? — Спросил я его. Странно. До этого он никогда не проявлял интерес к тем, кто были в этой кровати до нее. Может природное чутье что-то подсказывало ему, что эта красивая женщина больше не уйдет из дома его хозяина, а останется здесь навсегда. Выражение его мордочки было таким, что без труда читалось «ну допустим, я тебя, хозяин, одобряю, она вроде ничего, но только хорошо воспитывайте ваших деток, а то я не очень люблю, когда меня таскают за хвост». Он спрыгнул с кровати и мурлыча подошел ко мне.

Я потрепал его за ухом и пошел на кухню налить ему молока. Подойдя к миске он принюхался и начал осторожно лакать. Попугай что-то проворчал себе под клюв в клетке и снова уснул. Он вообще, наверное, в силу возраста, большую часть жизни проводил во сне. Я подошел к аквариуму. Две золотые рыбки медленно плавали между искусственными водорослями, никак не доходили руки поменять их на настоящие. Я подсыпал им корма. Все было мирно и спокойно. Слишком мирно и слишком спокойно, как бывает перед грозой….

Вернулся в спальню. Как все же приятно было открыть дверь в спальню и увидеть ее. Не одну из прошлых подруг на ночь, принимая ласки которой, понимаешь, что она не останется здесь, а уйдет утром вникуда, а именно ее. Женщину, которую я люблю и которая останется здесь навсегда. Я представил, что каждое утро буду будить ее поцелуем или розой из моего маленького садика, надо расширить его, а то на весь год не хватит, сделал я заметку на память. Буду смотреть в ее глаза и радоваться тому, что она со мной. Я сделаю все, что только будет в моих силах, чтобы ее жизнь со мной проходила тропой счастья. Не буду ей ничего обещать, ни в чем клясться, луну с неба достать не в моих человеческих силах, но все, что мне доступно будет принадлежать ей. Я не буду обещать и клясться — буду делать….. Я не заметил, как уснул, сидя в кресле и рассматривая ее спящую.

Разбудил меня звонок телефона в другой комнате. Было еще очень рано и Анджела спала. Я бережно укрыл ее оголившуюся спину одеялом и, осторожно, чтобы не разбудить ее, прошел в комнату с телефоном, осторожно прикрыв дверь. Взял трубку и, прикрыв трубку рукой, спросил:

- Правильно, слушай. — Раздался в трубке хрипловатый голос с испанским акцентом. — И слушай очень внимательно. Если через час эта курочка не будет на своем рабочем месте, у тебя будут крупные неприятности.

- Кто это? — Спросил я, полагая, что знаю ответ.

- Санта Клаус, вот кто! И не пудри мне мозги! Эта цыпочка должна мне больше бабок, чем ты стоишь вместе с твоим грязным бельем.

Я попытался взять себя в руки, хотя этот наглый тон уже выводил меня из себя.

- Хочешь расплатиться за нее? Какое дело тебе до этой шлюшки?

Четко выговаривая слова и больше не сдерживая охватившей меня ярости я произнес:

- Эта шлюшка скоро станет моей женой. А если ты, мексиканская задница, не поменяешь тон, я возьму ваш хваленый перчик, засуну его тебе в задницу и ты всю свою оставшуюся недолгую поганую жизнь будешь на проктолога работать.

- Слушай сюда. — Акцент сразу куда-то пропал. — Не в твоих интересах угрожать мне. Думаешь, я не знаю, где ты живешь? Не успеешь ты позвонить в полицию, как мои ребята с большим удовольствием проделают все то, что ты сказал, но уже с тобой самим. Как тебе перспектива?

- Ладно. — Я понял, что угрозами тут ничего не поделаешь. — Сколько она должна? Мне просто интересно.

- Интересно? Двести штук. Устраивает сумма? Это два и пять нулей.

- Слышу делового человека. Знаешь забегаловку «У Фрэнки»?

- Через час и не опаздывай. У моих ребят извилины на костяшках кулаков и их бывает очень трудно удерживать на цепи, так что если хочешь, чтобы мама тебя смогла опознать, не подведи меня.

Я бросил трубку со всей злостью, на какую только был способен.

- Я пойду. — Я вздрогнул и посмотрел по направлению голоса. Она стояла в проеме двери. На ней был мой халат и так идилически мирно она в нем смотрелась, что мое сердце решило выпрыгнуть из груди от бессильной злобы на весь этот поганый мир, в котором нас не оставляют в покое.

- Нет. — Отрезал я. — Ты останешься со мной. Не для того мы были в разлуке десять лет, чтобы ты так просто ушла. Неужели мои слова ничего не значат для тебя?

- Так! — План действий моментально созрел у меня в голове. — Собирайся! Я вызову тебе такси!

- У меня еще есть дела. — Я немного остыл и спросил, взглянув на нее с надеждой. — Ты со мной?

- С тобой. — Она подошла и поцеловала меня. — Я сейчас.

- Погоди! — Она замерла. — Ты что собираешься надеть?

- В чем ты пришла, появиться на улице ты определенно не можешь. Пошли.

Ей определенно пошли мои джинсы, рубашка и джинсовка поверх рубашки. Созерцая произведенный эффект, я сказал.

Через несколько минут я помахал ей рукой и желтое такси увезло ее к моему другу. А у меня действительно были дела. Идти в полицию было бессмысленно. Платить также бессмысленно. Анджела права. Так просто они не оставят меня в покое, поэтому я должен был выиграть время. Только некоторое время, чтобы скрыться, навсегда уехать из этого города, из этой гиблой выгребной ямы, в которой становилось слишком душно и для этого были нужны деньги. Но где их достать, тем более в такие короткие сроки? Двести тысяч за час! Леди и джентльмены! Сегодня! Впервые! Только один сезон! Любящий программист готов продать свою душу любому, кто заплатит двести тысяч! Но эти сантименты не могли мне помочь. Машина, дом, кое-какие акции, всего этого, может хватить, я надеюсь….

Итак. Позвонить одному знакомому, давно приглядывавшемуся к моему почти новому фиату цвета металик, агенту по недвижимости, с целью продать дом, акции можно продать хоть сейчас и самое главное успеть все это сделать за час, иначе вместо всего этого остается только написать завещание.

Нужно было действовать быстро. И в результате всех моих экстренных усилий (дом пошел с молотка за пол цены, машину мне пришлось почти подарить, а акции оказались годны только для использования в качестве туалетной бумаги, ввиду того, что деньгами заниматься я не привык) ровно в три ноль ноль я уже входил в мрачное заведение «У Фрэнки» с тяжелым кейсом в руках. У бара я осведомился, где может быть Рамирес, так звали этого сутенера, и меня провели в небольшую подсобку за баром, где он и еще трое его друзей или просто вышибал в духе депрессии тридцатых годов сидели за покером, окутанные клубами табачного дыма аля гангстеры Капоне. Пара его вышибал смотрели по телевизору бейсбольный матч. Рамирес, заметив меня, махнул зажатой между пальцами сигарой на свободный стул и я присел.

- Деньги? — Спросил он. Я раскрыл кейс. По тому, как заблестели маленькие глазенки на его потном, с трех дневной небритостью, лице, я понял всю жалкую алчную душонку этого человека, если этот отброс общества вообще можно было назвать человеком.

- Здесь вся сумма. Полностью. Будешь пересчитывать? — Спросил я, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить кейсом в морду этой жалкой пародии на человека.

- Не стоит. — Сказал он, волосатой рукой закрывая кейс и беря его в руку. — Ты же понимаешь, что если здесь не хватает хотя бы цента, мои ребята вытрясут его из твоей душонки.

- А теперь слушай меня. Если меня и Анджелу еще хоть раз побеспокоят…..

Рамирес надвинулся на меня. Его маленькие глаза, казалось проедали меня насквозь и потный запах вперемежку с сигарным дымом потащил меня в мыслях скорее на улицу. Лишь бы вырваться из этой удушливой ловушки.

- И что? — Он затянулся сигарой и выпустил дым мне в лицо. — Что ты сделаешь?

- Попробуй, а там узнаешь. — И действительно, что я мог ему сделать? Вот и приходилось блефовать.

Минутная напряженность, а затем он расхохотался мне в лицо.

- Ребята! — Крикнул он, смеясь, своим громилам. — А он мне нравится! — Он чуть успокоился и другим тоном добавил. — Выметайся отсюда.

И я, чувствуя себя при этом последним лохом, (что не сделаешь ради любимой женщины!) поспешил выбраться из этой провонявшей душегубки, не слыша того, как Рамирес, когда за мной закрылась дверь, произнес:

- Этот богатый ублюдок, похоже, деньги не считает, если готов выложить почти четверть миллиона за эту шлюшку. Бобби! — позвал он одного из громил за телевизором. Тот неохотно повернул голову. — Возьми мою тачку и проследи за ним. Только молись, чтобы я не нашел на ней ни царапины, а то съешь свои собственные яйца на завтрак. Ты меня понял?

Я вышел из этого заведения, безрассудно взял такси и вскоре был у дома Рона, моего сослуживца, а по совместительству единственного друга, обладавшего даром чувствовать, когда он мне нужен. Тогда, в мои часы обычных депрессий он появлялся ниоткуда с ящиком пива и долгими вечерами выслушивал мои полупьяные откровения, которые, казалось никогда ему не надоедали.

- Не время объяснять. Я уезжаю навсегда из этого города, на работе сам все объясни, нет времени. И не спрашивай. Когда все уладится, я свяжусь с тобой и все объясню.

Рон к тому же обладал даром не задавать глупых вопросов по пустякам, а сразу же схватывал весь расклад на лету.

- Одолжи машину. — Даже не попросил, а скорее почти потребовал я, устроившись на диване с бутылочкой холодного пива. Без лишних слов он бросил мне ключи.

Я посмотрел на него. Рону я мог сказать. Кому еще, как ни ему, спасшему мою грешную жизнь, когда однажды мы рыбачили на горной речке и меня, неосторожно ступившего в воду, сбило бурное течение. И только не растерявшийся Рональд Вудс, кинувшийся за мной в бушующую реку, смог вытащить меня со сведенными судорогой ногами на берег, влил в меня такую порцию бренди, что я уже через несколько минут возлюбил всех и вся на этом белом свете. Именно Рональд Вудс растер мои ноги, развел костер, затем раздел меня, растер всего остатками бренди и не отходил от меня всю ночь, рассказывая моему трясущемуся от озноба телу самые разные истории. Он спас мне жизнь и будь я проклят, если не могу рассказать о своих планах ему, самому дорогому для меня другу!

- В Калифорнию. Там у меня тетка недавно померла, упокой господь ее мятежную, как я помню, душу, оставив при этом мне в наследство, так как по счастливой случайности старая дева не оставила после себя других наследников, небольшой фермерский домик и несколько десятков акров земли, обрабатывать которые ей самой никогда не было под силу. Там я думаю жениться на Анджеле, а там….

- Детишки, грязные подгузники, бессонные ночи под плачь детей, у которых начали резаться зубки именно в тот момент, когда уставший до чертиков на работе, ты хочешь только одного — выспаться. А ранние подъемы и надоевшая работа по уходу за скотом и посадками….. М-м-м…. — Мечтательно промычал с некоторой издевкой Рон — Рай!

- Издевайся! – Проворчал я. — А кстати, она давно в ванной?

Я подошел к двери в ванную, из-за которой слышался шум воды и постучал.

- Я сейчас! — Крикнула она и через несколько минут она появилась в одежде более подходящей ей, как представительнице женского пола. И надо сказать самой лучшей представительнице. Господи, напомни мне поставить тебе свечку за то, что вообще создал женщину! И беру все свои слова насчет тебя назад, только сделай так, чтобы у этой, нежно любимой мною женщины все в жизни наладилось! На ней было почти тоже самое, что дал я, только ставшие светло голубыми джинсы были не мои, и носила их раньше явно женщина, судя по разношенным округлостям в нужных местах, да и рубашка тоже была женской.

- Линде это больше не нужно, а тебе идет. — Подал голос Рон.

Конечно, вспомнил я, год назад его жена с двумя детишками погибла в автомобильной катастрофе это была одежда Линды. Линды, кофе и булочки, которой всегда заставляли меня засиживаться у них допоздна и ласковый взгляд, которым она одаривала тебя всякий раз, когда заботливо предлагала еще чашечку кофе. Она мне нравилась. Не как женщина, я никогда не смотрел на нее с этой точки зрения, но истинно как человек она мне всегда нравилась. Нравилось быть в ее компании, ее и Рона, смотреть на игры их детишек и хоть ненадолго чувствовать себя семейным человеком. Теплое и мирное ощущение, как вкусный чай с малиновым вареньем промозглой осенью, когда осенние дожди непрошено лезут в душу, желтые листья залепляют окна домов и не хочется лишний раз выходить из теплого дома. Немного скучаю по этим вечерам….

Я взглядом поблагодарил друга. Взял ключи от его авто со столика, и мы с Анджелой сели в машину.

- Заедем ко мне. Мне нужно собрать кое-какие вещи, а там…. Посмотрим.

- Ну да. Я продал дом и нужно забрать кое-какие вещи до приезда новых хозяев.

- Забудь. — Только и сказал я, внутренне гордясь тем, что я смог что-то сделать для нее.

- Жалко? — Я с легкой иронией вспомнил, как много лет назад этот вопрос она задавал мне очень часто.

И у нее на это определенно были права. Не в том смысле, что мне действительно было что-то для нее жалко. Но по тому, как я относился к ее забавам с моим стиплером, чем бы дитя не тешилось, или же ее нагловатым заявлениям «ручку подарил?», учитывая то, что наглости я хронически не выношу, да и та ручка была сама по себе подарком, а дареное не дарят или же к компьютеру, на котором я подрабатывал в то время разной мелочевкой, от объявлений до дипломных работ и моим явным, как ей могло показаться, жмотовством насчет бумаги, у нее было на это право. Право по моему поведению сделать выводы о моей жадности, несмотря на то, что если бы я действительно жалел что-то допустим по компьютеру, то к бумаге это бы относилось в последнюю очередь, так как чернила стоили почти в десять раз дороже. Или же мое наигранное ворчание, когда по ее просьбе пары сигарет, разрешал шутливо взять хоть четыре и мое замечание, когда я замечал, как ненароком она захватывала целых пять, не смотря на то, что готов был отдать ей всю пачку. Но если бы отдавал, то это бы она восприняла, как наигранность в стиле «да мне не жалко, бери хоть всю пачку», в этом не было бы искренности, по крайней мере в ее понимании, хотя…. Все для вас, лишь бы вы улыбались. Да. У нее было право считать меня жадным, просто по тому, что я вел себя со своими шутками так, что другие выводы сделать было сложно, тем более, что тогда было и не до шуток, а шутить в то время, когда тебе не до шуток, это значит больше ворчать и действовать другим на нервы. По крайней мере для меня. Поэтому я никогда не спорил с ней по этому поводу, хотя все могло бы кончиться всего лишь одной моей фразой в стиле «это мне для тебя все жалко? А сама никак не можешь принести концовку «Лилит», я тогда писал разные рассказики, мнил себя чуть ли не вторым Стивеном Кингом, хотя и сейчас мне до него как до неба, и она была можно сказать единственным и неповторимым в своем роде редактором моих произведений, чью критику я почти всегда принимал, хотя и спорил бывало до хрипоты, всякое бывало, это ведь даже не что-то твое личное, я не прошу ничего, что принадлежит тебе, но ты же сама сколько раз уже обещала ее принести, так кому из нас стоит спрашивать «жалко или нет?»». Или же как я однажды попросил посмотреть видеокассету, а она не дала мне ее посмотреть, мотивировав это боязнью, что ее испортят, при этом прекрасно зная, что мой хоть и старенький но вполне добротный видеомагнитофон никогда ничего не портит. И мне еще жалко?

Да и зачем было спорить? В какой то степени мне даже нравилось то, что она считает меня жадным. Почему? В то время нашей с ней молодости у нее было стойкое мнение насчет богатеньких парней, что если ты богат, то тебе на роду написано быть жадным и, исходя из этого, я всегда делал вывод, конечно ради шутки, что если она считает меня жадным, то значит, я выходит — богач! Я богач! Богач, зарабатывающий лишь на то, чтобы время от времени попить пивка, да покурить. Богач, ходивший пять лет подряд в одной и той же рваной куртке. Богач, у которого денег далеко не всегда хватало даже на сигареты…. Я богач!!! И сейчас я не стал ей отвечать, пусть считает меня кем хочет, если ей так кажется, а просто поцеловал ее, ничего не говоря, и завел машину. Мне не жалко. Как можно что-то жалеть ради того…. кого любишь. Надеюсь, со временем ты поймешь это, любимая…. Поймешь и не бросишь меня, узнав, что теперь у меня почти ничего нет в материальном смысле слова, если это для тебя сейчас значит то же, что и тогда в прошлом.

Мы ехали и я заметил, как Анджела разглядывает меня, изредка бросая взгляды. Она словно что-то хотела спросить, но никак не решалась начать.

- Что-то не так? — Спросил я в надежде, что смогу подтолкнуть ее к разговору.

- Да нет….. — С наигранным безразличием в голосе ответила она.

- Я хотела тебя спросить. Я шлюха. Пусть в прошлом, но еще недалеком. Только вчера я была ею и, надеюсь, ты понимаешь, что не могу так быстро измениться. Даже не измениться, а как бы тебе объяснить….

- Вот ты работаешь, живешь, у тебя определенный круг знакомств, свой особый микроклимат к которому ты привык, свои психологические особенности жизни и в один момент все рушится, тебе нужно вновь настраиваться, жить по новому, ты понимаешь?

- Понимаю. — Да, я понимал, не только в ее жизни, но и в моей произошли резкие изменения, слишком быстрые, чтобы я успел к ним привыкнуть и у нее тоже самое. Понимаю….

- И вот. Я хотела спросить. Ты же знаешь, кем я была. Как ты ко мне относишься? Прости, я не могу поверить в то, что ты так запросто меня принимаешь, что не осуждаешь, не считаешь последней дешевкой. Я хочу, поверь, я очень хочу в это верить, но прости, не могу. Ты считаешь меня шлюхой? Кто я для тебя?

- Посмотри на меня. — Попросил я. — Смотри прямо в мои глаза и слушай. Я понимаю, что нам с тобой будет очень трудно. Очень трудно принять друг друга. Не только мне, но и тебе, если ты хочешь быть со мной, придется ко мне привыкать. Нам нужно привыкнуть друг к другу и принять друг друга такими какие мы есть. Это будет трудно, но я готов пройти через это, потому что не считаю тебя шлюхой, для меня ты никогда не была и не будешь дешевкой, а только женщиной, которую я уважаю и люблю, не смотря ни на что. Я знаю это, веришь ты мне или нет, это так. Я принимаю тебя такой, какая ты есть, со всем, что в тебе есть прекрасного и ужасного. Мне не нужна ты по запчастям. Мне нужна вся ты! Со всеми достоинствами и недостатками. Но я сам, как тебе прекрасно известно, далек от совершенства и если ты не можешь принять меня таким, какой есть я или не веришь в искренность моих слов в отношении тебя, то не вижу смысла продолжать этот разговор. Ты можешь выйти сейчас из машины и идти на все четыре стороны.

- Ты прогоняешь меня? — И я еще сказал однажды, что не считаю ее дурой!?!

- Да нет же! — Почти крикнул я от внезапно вспыхнувшей бессильной злости на нее. — Я не хочу терять тебя, пойми ты это! Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Мои слова значат только то, что если ты не считаешь меня тем, кто тебе нужен в жизни или не веришь, что я готов принять тебя такой какая ты есть, то я тебя не держу! Я не считаю тебя падшей женщиной, пойми, но я не могу быть с тобой, если это будет только из благодарности из-за того, что я для тебя сделал или из жалости, если тебе меня жалко. Так я не хочу. У меня есть некоторые сбережения и, если ты уйдешь, то тебе не придется возвращаться на панель, я дам тебе достаточно, чтобы безбедно прожить некоторое время, а там куда-нибудь устроишься. — Она прижалась с доверчивостью маленькой девочки ко мне и сказала:

- Я хочу быть с тобой. Ты мне нужен. Просто дай мне немного времени. Привыкнуть….

Дома я быстро собрал только самое необходимое. Пару рубашек, пару джинсов, бритвенные принадлежности, некоторое другое белье и для Анджелы, она помогала мне все собирать. И когда я захлопнул чемодан и мы повернулись, то перед нами предстала картина одного из тех громил Рамиреса, стоящего с пистолетом и наглой ухмылочкой в уголке рта.

- Оставьте нас в покое! — Почти прошипел я. — Я отдал все деньги, что вам еще нужно?

- Не торопись. Для такого богатенького сукиного сына, готового за простую шлюху выложить бешенные бабки, у тебя наверняка найдется где-нибудь здесь за одной из картинок нечто вроде сейфа с такими зелеными бумажками.

- Парень, ты не по адресу. — Ответил я, понимая, что злить парня не в моих интересах. Краем глаза я заметил, как на шкаф, стоящий рядом с громилой, скользнула мохнатая тень. Пит! Старина Пит! Что он там делает?

- Не пудри мозги. — Продолжал парень с видом, недвусмысленно говорящим, что он сейчас надеется поиметь в моем лице как минимум Рокфеллера. — Видишь эту малышку. — Он поводил чуть ли не перед моим носом стволом своей беретты. — Она не любит, когда ей врут. — Я заметил, как мордочка Пита изучающе рассматривает громилу. — Лучше по-хорошему покаж…. — Договорить он не успел. С громким победным, вселяющим ужас, криком, Пит спрыгнул со шкафа, точно приземлившись прямо на руку громилы, держащую пистолет. От неожиданности тот нажал на курок, прогремел выстрел и на том месте, где мгновение назад был мой левый ботинок, образовалось крохотное, аккуратное, скошенное в моем направлении отверстие. Мой разум еще не осознал в полной мере случившегося, поэтому я даже немного удивился, увидев мои собственные руки с зажатой в них тяжелой подделкой под китайскую вазу эпохи Мин, аккуратно опустившуюся на голову ублюдку. Хотя некоторые опасения насчет действенности этого метода у меня определенно были, ввиду того, а могло ли быть сотрясение мозга у этого кретина, в ввиду явного отсутствия присутствия того, что собственно должно было сотрясаться. Но громила все же отключился моментально. Я пребывал в некотором ступоре, Если, уважаемый читатель, тебе никогда не приходилось делать нечто подобное тому, что сделал я, ты меня поймешь.

- Пошли! — Тянула меня за руку Анджела. Схватив чемодан, по пути я машинально схватил в охапку Пита, все-таки он спас нам жизнь и не заслуживал того, чтобы его бросили, мы выбежали на улицу, быстро заскочив в машину. Покрышки противно взвизгнули, когда форд взял сотню миль с места. Сидя за рулем, я все еще немного не мог придти в себя.

- Мой герой…. — Ласково проговорила Анджела, целуя меня в щеку. Герой? Я? Ну да, я герой! Интересно, а как там моя медицинская страховка…..

На вечер мы остановились в довольно не плохом отеле. В кармане у меня лежали пара тысяч наличными, а в голове зрели надежды на то, что нас, наконец, оставят в покое, и мы сможем спокойно добраться до Калифорнии. Безумные, надо сказать, планы, как я убедился чуть позднее, но сейчас не об этом. Как я уже сказал, мы могли себе позволить провести ночь в пятизвездочном отеле, где служащие угадывают все ваши желания, где любой ваш каприз, если он не слишком выходит за рамки закона будет тот час удовлетворен, даже если вы захотите, к примеру устрицы под шампанским, выловленные из средиземного моря вчера вечером, ни разу не подвергавшиеся заморозке и даже определенного размера, а шампанское было бы изготовлено из лучшего французского винограда, выращенного на виноградниках провинции Шампань или любой другой, на определенной высоте, под углом в сорок пять градусов, чтобы солнце только в определенные часы и не слишком много и не слишком мало, а так как того требуется, освещало виноградную лозу, из винограда, собранного в определенные месяцы, нежными руками тринадцатилетних девственниц, хранилось в бочках определенной породы дерева не дольше положенного срока и поданного вам прямиком из самой Франции, только бы не упал престиж отеля. Где были мягкие правила насчет домашних животных, хотя портье пришлось еще долго чинить форму, когда он неосторожно решил потрепать Пита за ухом. Надо сказать, что с характером этого мирного с виду котенка мог ладить только я. Была у него такая вредная особенность. Он никогда не позволял себя гладить никому, кроме меня. Поэтому, я сразу же запер его в номере, чтобы он не нагрел меня на компенсациях за царапины, услуги докторов, делающих уколы от бешенства, хотя видит бог, Пит выцарапал бы глаза первому, кто сказал бы о нем, что он бешенный, в общем, мне приходилось выслушивать его постоянные жалобы на жизнь из-за закрытой двери и опасаться, что придется платить за поцарапанную краску, так как кисе это времяпрепровождение определенно не нравилось. Но в этом отеле мы могли чувствовать себя в относительной безопасности и я решил ничего не менять.

Мы договорились с Анджелой, что я пройду в ресторан при отеле чуть раньше ее, закажу столик, а она присоединится ко мне чуть позднее. И я, сидя за столиком, убранном по моему заказу довольно романтично, свечи, бокалы для вина, пока пустые, но это ненадолго, приборы, интимный полумрак в зале, где было немного людей, но это как раз то, что нужно, предвкушал себе то, как она будет выглядеть в зеленом вечернем платье, которое я купил ей втихаря и подсунул незаметно в стенной шкаф так, что не заметить его было просто невозможно. Тут я заметил, как рояль освободился, и меня осенило, как сделать этот вечер еще более приятным. Вспомнилась сцена из фильма «Красотка», в которой Ричард Гир играет на рояле, входит она, Джулия Робертс, вся блистающая великолепием…. Мне всегда нравилась эта сцена и теперь у меня был шанс сделать нечто подобное. Признаюсь, в свое время, находясь под впечатлением от этого фильма, я некоторое время брал уроки фортепьяно и мог, без ложной скромности, вполне сносно импровизировать на тему некоторых джазовых композиций.

Единственная проблема была в том, что мои пальцы, лишенные довольно длительное время практики вряд ли смогли бы в должной мере справиться с модифицированной версией великолепного творения Кристофори.[1] Но, набравшись смелости, я вскоре смог вспомнить несколько легких мелодий и, импровизировал в легкой манере «Голубой рапсодии» Гершвина, наслаждаясь великолепно настроенным звучанием инструмента, развлекаясь во все семь с четвертью октавы, любовно перебирая клавиши и представляя себе, как сейчас, под этой крышкой, от удара клавиши, молоточек, обитый специальным войлоком, фильцем, от нажатия моего пальца по передаточному механизму ударяет по соответствующей ей одной из трех или же по паре струн, две в среднем и один в самом нижнем басовом регистре, и длинный, не погашенный демпфером, усиленный от нажатия правой педали звук волшебством своего очарования ласкает мой слух, а левой педалью все молоточки сдвигаются вправо, от чего чуть приглушенный, звук приобретает долю зачарованной таинственности, прекрасно соответствующей интимной обстановке ресторана. Постепенно пальцы освоились, размялись и мы словно сроднились с инструментом, как будто это не я играю на нем, а он сам дышит своей, особенной неповторимой жизнью, а я лишь праздный слушатель его одухотворенных композиций.

Несколько увлекшись своими импровизациями, я не заметил, как вошла она и только закончив очередной пассаж я ощутил как на мои плечи опустились ее руки и поцеловал ее пальчики, повернулся и моим глазам предстало видение, столь безупречное, что трудно было поверить, что это людское творение, а не господь послал на землю ангела, дабы украсить этот серый мир своим непреходящим великолепием.

- Ангел! — Восхищенно произнес я и она, прекрасно поняв, что это комплимент, улыбнулась, а я повернулся к роялю и, повинуясь мимолетной мысли, сыграл несколько аккордов из свадебного марша Мендельсона, чем обратил на себя внимание нескольких присутствующих.

Я встал, вздохнул пару раз про себя и начал то, о чем давно уже мечтал:

- Я люблю тебя, Ангел, хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный, и в той глупости несчастной, у ваших ног. — В этот момент я упал на левое колено, чем поверг мою любовь в удивленное и вместе с тем смущенное состояние. — Я признаюсь. Мне не к лицу, хотя по летам. Пора, — я с улыбкой легонько кивнул ей, как бы давая понять «да-да, вот именно, пора», продолжая стоять на колене, — пора мне быть умней, но узнаю по всем приметам болезнь любви в душе моей. — Здесь я задержал паузу, опустив глаза, а потом резко вскинул голову и продолжил. — Без вас мне скучно. — Пауза. — Я зеваю. — Пауза. — При вас мне грустно. — Пауза и выразительный взгляд. — я терплю. — Пауза. И после на повышенных тонах. — И мочи нет сказать желаю! — Пауза. — Мой ангел. — Пауза. — Как я вас… — Пауза. Моя протянутая рука, молчаливая просьба глазами и легкой улыбкой, ее руки и когда ее левая ручка оказалась в моей, я поцеловал ее пальчики со всей нежностью на какую только был способен в этот момент и выдохнул. — Люблю….

Гробовая тишина зала взорвалась аплодисментами, криками «браво», а я, не замечая всего этого, стоял на левом колене, легонько поглаживая пальчики нежно любимой мной женщины и просто…. Был счастлив…..

- На нас внимание обращают. Тебя это не волнует?

Надо ли говорить, что дальнейшие события этого вечера были такими же приятными для нас обоих. И он не закончился в ресторане, а продолжился в номере, где мы долго, с упоением, до самозабвения предавались безумной любви, в которой каждый из нас хотел довести партнера вновь и вновь до высшей точки блаженства, поделиться самым сокровенным, отдать частицу себя для счастья любимого человека. Именно это называется занятием любовью, когда ты забываешь о себе и отдаешь всего себя, прилагаешь все свои силы, чтобы любимому человеку было хорошо с тобой. И, в конце концов, утомленные, но счастливые, мы уснули в объятиях друг друга, но даже ночная усталость не помешала мне проснуться чуть раньше Анджелы, чтобы разбудить ее ароматом белой розы, принести завтрак в постель и дать ей хоть частицу той любви, которой она была лишена слишком долго. Она это заслужила….

Но нужно было ехать, да и денег оставалось только-только на бензин и мелкие расходы, поэтому, через пару часов мы уже вновь ехали по шоссе в город Лос-Анджелес, штат Калифорния, где намеревались начать новую жизнь, новую для нас обоих…. Но, беда, как известно, не приходит одна, а тащит с собой, братьев, сестер, дядей, тетей, по очереди, а то и сразу все семейство в полном составе.

Уже миновав Сан Хосе, я заметил следующий за нами подозрительно знакомый желтый пикап, который я мельком успел заметить, когда мы с Анджелой выбежали из дома. Автомобиль того громилы с пустым черепом. Неужели он все-таки выжил? Подумал я, в тайне позавидовав возможностям этого черепа.

- Вижу. — Коротко ответил я и резко набрал скорость.

Пикап, заметив это, понял, что его разоблачили и играл уже в открытую, так же прибавив скорость и вскоре мы неслись с бешенной скоростью по прямому, к счастью, шоссе вдоль океана. Долго продолжаться это не могло, так как соотношение количества оставшегося бензина к скорости, помноженное на мое, как впрочем и Анджелы, искреннее желание остаться в живых, было явно не в нашу пользу. Старина Пит так сжался на заднем сиденье, что представлял сейчас собой вздыбленный и шипящий комок шерсти, я уже слышал, как он матерится про себя на то, что вообще позволил ввязать себя в эту авантюру.

Автомобили мчались по шоссе, но как я уже говорил, долго продолжаться это не могло и, заметив кое-что, я свернул с дороги.

То, что я заметил, был старенький пирс, давно не использовавшийся, ввиду своей допотопной ветхости, но не это привлекло мое внимание. Доски пирса натужно застонали, когда я въехал на него и в душу пробралось противное ощущение того, что рухнет он под тяжестью машины к чертовой бабушке и только круги над водой укажут на нашу могилу.

Мое внимание привлек небольшой скат, который используется для выгрузки бочек с грузовиков, небольшой трамплинчик, который я решил использовать. Он очень удобно перегораживал дорогу так, что проехать мимо было абсолютно невозможно.

- Держись! — Крикнул я Анджеле, хотя в крике и не было особой необходимости, но адреналин, забивший мне мозги, не давал времени на обдумывание интонации.

Мой план состоял в том, чтобы осторожно проехать через трамплин, остановившись на другой стороне, что я и сделал. Громила, так как мы уже довольно сильно оторвались от него, не мог видеть моих осторожных манипуляций и заметил только, как машина встала возле края пирса. Уже празднуя победу, он, на полной скорости, бывают же кретины, въехал на тот же самый трамплин и… так как скорость его была еще довольно высокий, то трамплин сработал по своему назначению и нам ничего другого не оставалось, как наблюдать, как желтый плимут, вошедший в штопор, закрыв на мгновение солнце, плавно перелетел через нашу машину. До сих пор помню обалделое выражение лица того громилы и свою единственную мысль «ой как щас булькнет!», ошарашенные глаза Анджелы и громкое ворчание Пита с заднего сиденья. С оглушительным грохотом машина вошла в воду, окатив нашу машину мощным столпом воды, немного побыла на поверхности и скрылась из вида, оставив на воде лишь волнение и пленку машинного масла.

- От души, мать твою! — Проорал я, в не себя от переполнившего меня адреналина.

- Ты чего? — растерянно спросила Анджела. Я только невинно пожал плечами в стиле «да так, ничего….».

- Кстати, — спросил я, немного успокоившись. — Ты мне так и не ответила. Ты согласна стать моей женой? Только пойми меня правильно. Я просто хочу знать это пока мы еще кого-нибудь не убили… — И добавил другим, уже серьезным тоном, взяв ее руку в свою и прижав ее к сердцу. — Ты согласна?

С чувством благодарности к судьбе, пославшей мне такое счастье, я завел машину и мы поехали дальше, вечером остановившись на последнюю перед Калифорнией ночевку.

В этом стареньком мотеле, где мыши и клопы, хотите вы того или нет, пешком ходили стройными рядами, откровенно плюя на жильцов, мы нашли временный приют среди бесчисленных передряг, обрушившихся на нас в последнее время. Это было только временно. Завтра нас ждал Лос-Анджелес домик, доставшийся мне по наследству от тети и новая жизнь, в которой больше не будет того, от чего мы убежали. Я лежал на кровати, пока Анджела принимала душ, слушал, как среди потоков воды у нее срываются грубые слова из-за того, что она никак не могла отрегулировать необходимую температуру воды, которая то обжигала ее плечики кипятком, то до кончиков ее нежных пальчиков пробирала нестерпимым холодом. Наконец, выбившись из сил, она прекратила этот принудительный контрастный душ и выскочила из ванной, подбежав в мои объятия и завернулась в заранее подготовленное мною одеяло, каким-то шестым чувством я уже понял, что оно не помешает. И сейчас сидела, немного подрагивая, спиной ко мне, а я бережно расчесывал ее еще чуть влажные волосы.

- Куда ты смотришь? — Спросил я, заметив, как она напряженно всматривается в угол комнаты.

Я повернул ее к себе и посмотрел ей в глаза. Она опустила глаза.

- Посмотри на меня. — Анджела подняла голову. Ее печальные глаза блеснули слезами в свете неоновой вывески мотеля.

И тогда я понял, что должен делать. Я обнял ее. Обнял так сильно, что невольно испугался причинить ей боль, но она не отстранилась и прижалась ко мне доверчиво, так нежно и доверчиво, что у меня невольно защемило сердце от теплой нежности к любимой мною женщине и сказал.

- Больше никаких плинтусов, ангел мой. Слышишь? Никогда….

А на следующий день мы уже ехали в Лос-Анджелес. В новый мир, где будет только она и я. Ну, может еще парочка детишек, да! И еще Пит. Как же без него?

[1] Изобретение фортепиано относится к началу XVIII века и связано с именем итальянского мастера Б. Кристофори.

Сайт управляется системой uCoz