«Когда Вселенная сходит с ума, есть только два пути. Поддаться общему безумию, повинуясь воле толпы или же стать пророком, идти против течения, против мнения масс, минуя подводные рифы неблагодарности, лжи, зла, лицемерия и предательства, которое неминуемо постигнет любого мессию, имевшего несчастье взять на себя эту неблагодарную роль. В стане любого подвижника общего блага всегда найдется Иуда, готовый за тридцать шекелей продать душу любому Ироду. Не потому, что radix malorum — est cupiditas[I] затмевает ему глаза, не зависть к ближнему застилает ему разум, а потому, что такова истинная природа человечества, в которой homo homini — lupus est[II] значит больше, чем истертая в пыль, но верно служащая человечеству истинная… любовь. Любовь к ближнему, любовь к брату своему, к сестре, к каждой живой душе, ниспосланной свыше рукой Господа или же просто нашей собственной физиологией. Не важно. Важно то, что пока мы не научимся любить. Любить искренне, до самопожертвования, до готовности отдать душу во благо любимому человеку, без надежды на ответное чувство, даже без желания этой надежды, только тогда мы сможем в полной мере понять, оценить, принять в себя мысль, что такое на самом деле это великое чувство, которое мы должны, ценить, уважать, беречь, бескорыстно делясь ею с каждым нас окружающим существом. Omnia vincit amor[III] должно стать непреложной истиной в первой инстанции для каждого живого существа на нашей и без того грешной планете. И как еще терпит нас старушка земля со всем тем злом, что творится в этом мире! Господи! Неужели Ницше был прав и ты давно почил всуе! Иначе чем еще можно объяснить все это зло? Когда сын поднимает руку на собственную мать, когда брат идет на брата, когда само слово любовь звучит как глупая насмешка над жизнью. Почему ты все это допускаешь? Почему позволяешь твориться злу в мире, созданном тобою? Или же ты только инженер? Ты построил наш мир, а мы лишь жильцы, которым раздали в этом доме квартиры и как жить ты оставляешь на наше усмотрение, не вмешиваясь, а ты только сторонний наблюдатель-биолог, который с интересом рассматривает огромный муравейник, изучая законы природы? Зачем? ».

- Сэр? — Мистер Стоун оторвался от экрана компьютера и посмотрел на свою секретаршу.

Мисс Уитли представляла собой тот тип секретарш, которые способны лучше любого компьютера извлечь любую информацию по делу с дьявольской точностью и скоростью из своей собственной памяти, не докучая вам обычным занудством в стиле «какой-то козел подрезал меня сегодня на таком-то шоссе, чтоб…» и дальше упоминание где этого «козла, он же урод, он же скотина и т.д.», его маму, отца, дедушку с бабушкой, вплоть до двоюродного кота, собаки соседа, видели.

Совсем нет! В этой хрупкой на вид блондинке тридцати двух лет с удивительными голубыми глазами не было и малой толики того обычного занудства, на которое жаловались коллеги по адвокатской практике мистера Стоуна. Исполнительная, умная, волевая (без этого работать с мистером Стоуном было также возможно, как и покупка слона в цветочном магазине со сто процентной скидкой), Сара Уитли была ярким (иногда даже слишком) образчиком порядочности, трудолюбия, аккуратности в ведении дел мистера Стоуна, который в свою очередь обладал исключительным даром создавать беспорядок во всем, чего касался, за что не раз был попрекаем своей секретаршей в стиле «жениться бы вам пора», на что постоянно отшучивался, полагая, что мисс Уитли, каждый раз, убираясь на его столе, не замечала старенькую цветную фотографию в рамке, единственную вещь резким контрастом отличающуюся от обычного беспорядка тем, что всегда стояла на своем месте в левом углу стола на расстоянии вытянутой руки сидящего. На фотографии был мистер Стоун явно молодой рядом с какой-то удивительно красивой мисс. И каждый раз, пытаясь отыскать в рабочем хаосе стола какое-нибудь срочное дело, которое в конце рабочего дня мистер Стоун как обычно забывал ей отдать, Сара не раз задумчиво разглядывала это фото. На прямые вопросы мистер Стоун не отвечал, а личная жизнь Майкла ее не касалась, но по отсутствию пыли на фото Сара знала, что эта фотография имела для Майкла Стоуна, ее шефа, особое значение.

Однако при всем своем неуважении ее начальника к порядку, мисс Уитли знала, что ей повезло работать у лучшего адвоката на всем Калифорнийском побережье. При всей своей неорганизованности в кабинете, мистер Стоун в судах отличался хваткой бультерьера, чему явно не соответствовала его слегка полноватая фигура и всегда добродушное выражение лица с маленькими въедливыми глазками, которые, казалось, буравили вас насквозь, сразу проникая в самую вашу суть, извлекая из нее самые сокровенные и постыдные ваши тайны. «Адвокат Дьявола», это было еще его университетское прозвище, которое он вполне заслуживал. Впрочем, и более честного адвоката вы вряд ли нашли бы среди коллег мистера Стоуна. Он всегда без сожаления отказывался от дел, если сомневался в искренности клиента или же узнавал наверняка, что тот ему лжет, причем делал это на любой стадии судебного процесса, за что и носил под левой лопаткой пулю сорок пятого калибра, которую получил в качестве гонорара от одного из братьев Марио, в момент произнесения заключительной речи, в которой прямо заявил, что «в тюряге он видел таких тварей, как Марио и его приспешников». Как подзащитному удалось пронести в зал суда пистолет, так и не удалось выяснить, а тридцати пяти летнему адвокату достался такой милый презент, который к тому же являлся уникальным барометром, тонко чувствующим приближение дождя, за что мистер Стоун расплачивался резкой стреляющей, прошу прощения за каламбур, болью под лопаткой. Врачи не рекомендовали трогать пулю в связи с ее очень неудачным расположением относительно сердца и Майклу приходилось носить этот подарочек в своем теле, изредка, в особо сильные моменты приступов, проклиная всех эскулапов в мире. Сам он не любил оружия и никто не мог бы сказать точно, когда в последний раз стрелял его старенький магнум, мирно покоящийся в правом ящике стола под слоем пыли и воспоминаний.

Кроме того, Мистер Стоун отличался некоторой сентиментальностью и тягой к самовыражению в качестве писателя, чем он собственно и занимался, когда его побеспокоила мисс Уитли.

- Да, Сара? — Странно, что она сама к нему зашла, а не вызвала его по громкой связи. Значит, это было что-то личное и Майкл, быстренько поставив на экран компьютера заставку, приготовился слушать.

- Я хотела поговорить с вами, сэр. Вы могли бы уделить мне немного времени?

- Как двоюродная сестра жены моего троюродного брата, ты вполне можешь рассчитывать на аудиенцию где-то…. — Он для вида покопался в календаре. — Ко второму пришествию. — Но шутка не имела успеха. Сара лишь вымученно улыбнулась обычной подколке шефа насчет родственных связей и произнесла.

- Это очень важно. И, если вы уделите мне немного времени, между вашими литературными потугами и желанием заказать пиццу, несмотря на рекомендации вашего врача, не есть жирного, то вы убедитесь, что я говорю правду.

- Ну что же. — Майк с сожалением вздохнул. — Ты только что похоронила во мне литературного гения, но гений адвокатуры внимательно слушает тебя. — Он указал ей на кресло против стола.

- Мне нужен не адвокат. Мне нужно мнение человека, которому я могу доверять.

- Что случилось? У тебя сегодня кошка родила вчера котят, а имена ты не придумала? — Пусть не воспримет читатель излишнюю шутливость мистера Стоуна за легкомыслие. Просто так ему лучше думалось, а в остальном он был сама серьезность, что прекрасно знала его секретарша, давно привыкшая к некоторой экстравагантности своего шефа и платила ему той же монетой. К тому же когда дела были действительно серьезны, тогда к Майклу было вообще опасно подходить без миноискателя. А в данном случае все оказалось слишком банально. Банально и просто. Просто и неинтересно, неинтересно и скучно, в общем вместо того, чтобы читать дальше, предлагаю просто пойти и вздернуться. Если же перспектива быть большой трагедией вашей маленькой семьи вас не прельщает, то читайте дальше.

- Я выхожу за муж. — В самом заявлении не было ничего особенного и оно не слишком удивило Майкла, кстати, удивить которого было очень трудно и могла сделать это в его жизни только одна…. С некоторым трудом Майк подавил в себе эти воспоминания.

- С удовольствием. Когда свадьба? Ты меня познакомишь с женихом?

- Дело в том…. — Сара немного замялась и даже смутилась. Мистеру Стоуну это уже начало не нравиться. Что-то здесь было не так…. И через мгновение он понял что!

- Дело в том. — Наконец родила мисс Уитли, прямо и уверенно взглянув на Майкла. — Дело в том, что жених это вы!

«Народ безмолвствует»[IV]…. Вспомнились слова русского классика, когда-то давно прочитанного и успешно забытого и лишь эта фраза как нельзя кстати всплыла в памяти ошарашенного адвоката. Неужели он способен так удивляться вновь? После…. Его взгляд упал на фотографию….

Их банальная до невозможности встреча состоялась возле небольшого кафе, расположившегося невдалеке от университета. В то утро Майкл, еще двадцатилетний, полный сил и отсутствия присутствия следов здравомыслия на счастливом и смазливом до безобразия лице, ехал на своем велосипеде, который предпочитал перед всеми другими средствами передвижения только за то, что не отвлекал своим шумом, как автомобиль, от его постоянных мечтаний о будущем.

А в недалеком будущем он представлял себе легкий ланч в вышеупомянутом кафе на свежем воздухе в приятном созерцании вошедших недавно в моду коротеньких юбок многочисленных студенток, и предвкушать себе вечер в приятной компании одной из них.

Уже подъезжая к кафе, он заметил изящную спину, сидящей за столиком девушки с волнистыми густыми светлыми золотистыми волосами до плеч. Девушка обернулась, что-то сказать официанту, но и этого мимолетного движения хватило Майклу для того, чтобы сделать сразу два дела. Первое: понять, что он обречен. Второе: аккуратно въехать в ближайший фонарный столб. Последнее что он заметил, было удивление на ее миловидном личике, огромные, словно занявшие всю вселенную ее поистине прекрасные глаза формата А-четыре, официант опрокинувший поднос ей на платье, кажется, что-то разлилось, «надеюсь не горячий кофе», подумал Майкл и его окутала блаженная темнота забытья, из которого его вывел чей-то голос.

- Мистер? Как вы? — Он открыл глаза и решил, что бредит. Как я уже сказал, их встреча оказалась слишком банальной. Это, естественно была никто иная, как… ее сестра, которая обедала вместе с ней и сейчас, когда настоящая виновница в туалете или в дамской комнате, как кому приятнее, пыталась вывести пятна на светло-голубых джинсах, Дженис (так звали сестру), сидела над нашим героем, чем сразу же снизила настроение Майкла до абсолютного нуля. Ему даже захотелось вновь закрыть глаза в надежде, что вновь открыв их, он обретет наконец перед собой Ее. Куда там! — Как вы, мистер? — Голос приятный, вот только остальное не совсем на уровне. Слегка полновата, на лице приятная озабоченность и удивление, глаза не как у сестры, не такие огромные, но значительно добрее. И вместе с тем черты лица округлы и правильны, так что как друг она вполне ничего, решил Майкл. Но пора было уже вставать, а то толпа начала расти и кто-то уже орал как резаный насчет скорой.

- Не поверите, такое ощущение, словно в фонарный столб врезался! — Кряхтя, он поднялся и протянул руку. — Майкл Стоун, прошу любить и жаловать! Жаловать можно хоть сейчас, а вот насчет любви пока подождем до более близкого знакомства. А вы, прелестное созданье, обладаете именем? Если конечно у ангелов вообще есть имена?

- Дженифер Блэкхарт. Можешь называть меня Дженис или Джен.

- Ты имеешь ввиду ту сентиментальную историю «Прости»?

- Смотрел. Только мне как-то не очень было понятно, почему же Джон бросил Иоланту, когда она попросила прощения? Он же ее любил и любит! Как он мог так просто вырвать из своего сердца те жестокие слова в конце?

- Наверное, потому, что любил ее и не мог поступить иначе? Может быть он просто не хотел, чтобы она оставалась с ним? С тем, кем он стал, с солдатом. Да, она сделала его таким, она же и извинилась, но прошлого не изменить, не изменить и того что уже сделано. Тот, кем он был при их первой встрече, тот Джон мог на ней жениться и сделать ее счастливой, а Джон-солдат, грубый, неотесанный, с раной на сердце, при всем желании не смог бы дать его того, что она заслуживала и возможно он сказал так специально, чтобы она ушла. Но он любил и любит ее, как ты правильно заметил. Просто время было потеряно, они оба слишком изменились и прошлого при всем желании было не вернуть.

- Наверное…. Ты словно сама писала сценарий!

- Нет. Перед тобой будущий кинокритик. Мы же все-таки в Лос-Анджелесе или как?

- Еще одна акула Голливуда, которую будут в гробу видеть все режиссеры?

Видение, с довольно заметным пятном на джинсах, приблизилось к столику и сейчас Майклу представилась исключительная возможность хорошенько рассмотреть эту, без всякого сомнения очаровательную светловолосую нимфу, которая без всякого сомнения помянула бы его в своих молитвах, так как с ее очарованием даже Бог должен был забывать об остальных грешниках и принимать ее молитвы вне очереди. Что поделать! В конце концов Бог тоже мужчина, что ни говори! А этот сладкий аромат ее духов…. Сразу все остальные ароматы поблекли и Майкл впал в странное полу эйфоричное состояние. Душа рванулась навстречу неизведанному и…. Оглушительная пощечина моментально вернула его на землю приблизительно с Венеры и перед ним предстала уже не нимфа а сама Фемида, которой только меча да тоги не хватало для общего сходства. Впрочем, насчет меча это как сказать…. Если бы он был, то одним Майклом на этом грешном свете стало бы меньше. Он только ответил, растерявшись:

- Я тоже рад с вами познакомиться…. — От чего на его второй щеке запылала еще одна пощечина, что недвусмысленно дало ему понять, что обладательница легкой на вид, но довольно увесистой руки, к тому же лишена чувства юмора и поспешил, извинившись, ретироваться за соседний столик, где в гордом одиночестве утопил обиду в кофе, прикидывая в уме причины столь поспешного рукоприкладства и пришел к единственному выводу, что все дело в испорченных джинсах, а в чем же еще, если вместо того, чтобы спросить о его самочувствии, ему прямо дают понять, что лучше бы он посильнее поцеловался со столбом и не приходил в себя по крайней мере до того, как Фемида (Майкл сразу окрестил любительницу рукоприкладства) остынет до температуры того мороженного, так некстати оказавшегося у нее на джинсах. Хотя сама по себе причина была смешной, чтобы так близко принимать ее к сердцу, да к тому же еще неизвестно, кто сильнее был виноват в данном случае. Он, заглядевшись на нее и въехав в столб, чем и был вызван весь инцидент с мороженым, или же она, так некстати оказавшаяся в этом кафе и пленившая (так кажется говорится в дешевых романах) сердце Майкла. Впрочем, взвесив все за и против, Майк пришел к выводу, что пора забыть все это и просто отправился на очередную лекцию в университет на своем почти не пострадавшем, в отличие от хозяина, велосипеде, который противно скрипел, словно жаловался на жизнь, чем мешал нашему герою думать, что он и отложил до конца всех лекций.

Лекции протекли слишком быстро, да он так и не смог сосредоточиться на учебе и когда в прямом смысле слова отмучился, то рад был поскорее приехать в общежитие, бросить сумку в угол и упасть на кровать, предаваясь мечтам о будущем, в котором богиня правосудия Фемида преобразилась в гордую нимфу Сирингу, а он, рогатый Пан стремится обладать ее девственным телом, потому что не просто желание затмевает ему рога, а стрелы Эрота пронзили насквозь его в общем-то доброе сердце. Но Сиринга не желает быть женой простого козла и убегает от него, пересекает реку и не видя другого пути просит богов укрыть ее от Пана. Боги превращают ее в тростник у реки и Пан теряет ее след, когда подбегает к реке. Он стоит, переводя дыхание, но вот слышит в шорохе колеблемого ветром тростника, добрый привет Сиринги, срезает несколько тростинок и делает из них свирель. И еще долго, в уединении, среди птиц, деревьев и других праздных слушателей раздаются эти печальные мелодичные волшебные звуки. Если бы она знала, как эта история была схожа с историей самого Майкла….

Вечный шутник, весельчак Майкл родился и вырос не под жарким Калифорнийским солнцем. Родиной нашего героя был обычный затхлый Чикагский район, где вечно пьяные бомжи норовят стрельнуть у вас доллар-другой, а когда нападают на добряка, решающегося расстаться с одной монетой, то, пройдя пару кварталов, его карман оказывается чудесным образом облегчен от непосильной ноши бумажника, так неудобно его отягощавшего, где готовы убить просто потому, что вы не того цвета кожи или же просто от того, что ваш телевизор сломался на самом интересном месте осточертевшего серила, где солнце бьет с самого утра в окно после бессонной ночи, когда ваш сосед сверху всю ночь бьет жену за то, что она не дает ему денег на выпивку, слева старые пружины соседской кровати помогают вам еще в шестилетнем возрасте понять откуда берутся дети, справа живут наркоманы, а под вами, унылый сумрак подвала, в котором творятся самые грязные дела, которых боится даже солнце, никогда не заглядывающее в эти мрачные тайники разврата, похоти, насилия, всего самого низменного в человеке, если после этого человек вообще может называть себя человеком.

И лишь человек с гипертрофированным чувством юмора мог выжить в этом заброшенном районе, пошутив в ответ. Таким и был Майкл. Со слишком большой головой, всего лишь ВЧД, а не излишняя мудрость была тому виной, сутулость, искривленные ноги, все из-за того, что…. В общем даже сам Майкл не мог сказать, что было виной тому, алкоголизм отца или же другие очевидные причины, он этого не знал и не хотел знать, понимая, что или он будет смеяться со всеми теми, кто смеялся над ним, или же превратится в жалкое уродливое существо в душе, каким был снаружи. Ему ничего другого не оставалось, как спрятать себя очень глубоко, в самые дальние уголки души, а наружу выпускать лишь шута, смеявшегося над жизнью, которая очень давно жестоко пошутила над ним. Но при все этом он был человеком, со всеми присущими человеку чувствами и желаниями. Никто не мог сказать, что этот добряк, весельчак, вечный задира, каждую ночь бессильно плакал в подушку от того, что вся жизнь словно проходила мимо его окна. С начала тех мелких неурядиц на детской площадке, от которых он носил несколько шрамов на теле и душе, до первого отказа его самой первой любви, когда она просто посмеялась над ним, как и все до этого и после. Просто смех. Смех был и причиной того, что ни с одной девушкой у него никогда ничего не было, не потому, что он этого не хотел. Хотел и очень, как все люди хотят любить и быть любимыми и не только в платоническом смысле слова. Но что мог сделать Майки, когда его вторая любовь, которую он все же сумел полюбить, рассмеялась над ним, когда у него ничего не получилось на заднем сидении отцовского форда. Сопливая девчонка просто посмеялась над его бессилием, идущим от темного прошлого, с которым при всем желании Майкл не мог, да и не хотел расставаться, иначе он лишился бы той энергии злости, которую он черпал из этого прошлого. Откуда шли его уникальное упрямство, гипертрофированное чувство жестокости, в большей степени к себе, чем к кому бы то ни было и эгоизм. Именно благодаря этим качествам он и взялся за себя основательно.

До темноты в глазах, до потери сознания занимался на тренажерах, пытаясь из своего тела задохлика слепить нечто более приемлемое, но не для того чтобы разбить головы всем тем, кто когда-то смеялся над ним, хотя он сделал бы это с удовольствием, а только для того, чтобы перестали смеяться. Много читал, прекрасно учился в школе и в конце концов поступил в Лос-анжелесский университет на факультет права. Решил учиться на адвоката. Даже скорее не он решил. Все уже было решено заранее. Он слишком хорошо знал проблемы угнетенных, униженных и невинно оскорбленных, так как сам побывал в этой шкуре и отголоски этого прошлого навсегда изуродовали его душу, в которую он никого не пускал, а если и пускал, то никогда не заходил дальше определенного предела, которым была любовь. Не платоническая, но любовь тела, без которой он научился обходиться и без применения онанизма, но все же при всем своем железном характере (не пил, не курил, по бабам не ходил) Майкл оставался человеком, которому хотелось быть любимым. Именно его исковерканная душа решила за него кем он будет. Он будет защищать угнетенных, так как прекрасно знает, что такое быть в их шкуре.

«Адвокат Дьявола». Таким было его прозвище потому что, как сказал однажды мистер Уитмен (преподаватель права): «Дьявол, молодой человек, был изгнан из рая только потому, что у него не было такого адвоката, как вы». С тех пор и приклеилось к нему это прозвище. Более изворотливого адвоката, способного и самого вышеупомянутого дьявола обелить в глазах Бога, было просто не найти на всем его курсе.

Майкл вернулся от своих печальных дум о той незнакомке с тяжелой рукой, открыл личный дневник и написал несколько строк:

«Красота. Что мы знаем о красоте? О женской красоте, я имею ввиду. Она притягивает, очаровывает, околдовывает. Дает нам, мужчинам право называть ту или иную представительницу прекрасного пола «роковой женщиной». Мы теряем голову, делаем безумные и на первый взгляд бездумные вещи. И все ради чего? У одних это ради спортивного интереса — еще один приз в коллекции. Такие ловеласы обычно долго не волочатся. Впрочем, бывает и по-другому. Им интересны женщины, которые им отказывают. Они хотят добиться своего. И… иногда добиваются. У других это серьезное чувство. Влюбленность или любовь. В этих случаях все действительно очень серьезно. Чувства, признания, прогулки под луной и прочая дребедень…. Но что значит красота для самой обладательницы этого природного дара? Гордость? Презрение к недостойным ее светлости партнерам? Уверенность в себе? Обеспеченная жизнь? Выгодный брак, красивые дети, удачная карьера? Возможно…. А как насчет постоянных сладострастных взглядов мужчин и критически-завистливых у женщин? Как насчет того, когда на вас смотрят просто как на красивую куклу, которую можно просто купить в ближайшем универмаге? Что вы скажете на то, что вас не ценят как человека? Что вы не интересны в общении, в столь важном и нужном общении между людьми? Да это и не важно. Вы красивы! А разве это не главное? Главное…. А когда в зеркале вы обнаружите первую морщинку, которую уже никогда не сгладят кремы? Первый седой волосок, который еще можно вырвать, но это лишь неминуемо отдалит неизбежность вашего возраста? Что тогда? Где все эти льстивые озабоченные мужчины-друзья, постоянно околачивающиеся вокруг вас? Где зажигательные вечеринки, в которых вы хотели взять все возможное от своей молодости? Где ваши друзья, которых след уже давно простыл, стоило им только понять, что с вас нечего взять? И это они когда-то говорили: «Я люблю тебя, ты мой божественный свет, без тебя я не могу жить»…. Где эти «вечно любящие»? Где? Когда вам далеко даже не за тридцать, а намного больше, то остаются лишь действительно преданные вам, искренне любящие вас люди. Люди, которые ценят ваш внутренний мир, ваше содержание, а не просто красивую упаковку вашего тела. Они любят вас…. И возраст для них не имеет значения. Они любили вашу красоту и молодость — они полюбят и вашу старость. Ваши морщинки, избороздившие когда-то прекрасное тело, седые волосы, которые так приятно было ласкать когда-то, ощущая их упругое шелковое тепло, старческий дребезжащий голос, который очаровывал в глубоком прошлом своими обертонами жизни, трясущиеся руки, прежде бесчисленно целованные, прежде налитая кровью, теперь бледно-пергаментная кожа. Они, оставшиеся преданными вам, они будут ценить вас и любить и за это тоже. Время не властно над истинными чувствами и лишь одно имеет значение. Любовь….. Только любовь и ничто более, ни физическое угнетение, ни материальные блага, ни физ потребности, ни что не имеет значения, кроме одной только фразы, дарующей самое прекрасное, что есть на свете… Я…. Люблю…. Тебя…. ».

- Опять любовный бред? — Майкл быстро захлопнул дневник и убрал его от любопытных глаз Джека Смитсона, который бесцеремонно заглядывал через его плечо.

- Ладно, док. Не придирайся! — Он прыгнул на свою кровать и запустил в Майка подушкой. Джек был в принципе не плохим парнем. Высокий брюнет с зелеными глазами, правильными чертами лица, спортивно сложенный он представлял собой тип людей вполне довольных жизнью и было даже странно, как этот сосед Майкла с первого курса стал его другом, так рознились их характеры.

- У тебя вид кота сожравшего канарейку! — Отбивая подушку, крикнул Майкл. — Никак подцепил еще одну смазливую девчонку и теперь вечером мне придется вновь делать вид, что уже давно сплю, благо ночевать мне негде, а вы будете сношаться у меня под носом?

- Не боись, док! Ее подруга местная и одолжила ей ключи на этот вечер от дома родителей, которые по счастливому стечению обстоятельств отрываются на Гавайях. Вечеринка, как понимаешь, частная, в тесном кругу нас двух с ней, так что, извини, не приглашаю, и ты можешь в полном одиночестве мечтать о той единственной, благодаря мечтам о которой все еще остаешься девственником. — Резко брошенная подушка заткнула фонтан его красноречия, и парни немного успокоились.

В наступившей тишине прозвучал голос Майкла.

- Ты знаешь, что красивые слова и те писульки в твоем дневнике, в общем, изящная словесность это скорее по твоей части. Я же могу сказать, что она то, что надо! Что тебя интересует конкретно?

- Ну, какие у нее глаза, волосы? Как она улыбается, как смеется, как это идти с ней рядом по улице или же ехать в открытом автомобиле, когда ветерок ненароком поднимает ее юбку, а ты при этом делаешь вид, что ничего не заметил, судорожно пытаясь вспомнить анекдот, который только что рассказывал. В общем, какая она, Джэк?

- Послушай моего совета, дружище. Тебе срочно надо завести подружку. Иначе, со своими романтическими бреднями, ты так и останешься девственником до конца своих дней. Это же надо, глаза, волосы, идти по улице, да еще, наверное, под ручку держаться! Смотри на жизнь проще, приятель! Потусовались на дискаче, пообнимались в киношке, пару раз проводил до дома и встретил рано утром, подвезя ее до университета, она кстати на другом курсе учится и можешь смело прыгать в кровать, а не захочет, так ничего. Адью, мон амур, и ищи себе новую пассию. Они же только для того и нужны, чтобы твои естественные половые инстинкты не оказались в музее древностей в качестве главного экспоната…. А вот, кажется, и она! — за окном общаги два раза просигналили из подъехавшего авто. Веселая компания что-то кричала и Майк с Джеком кинулись к окну. Один радостно помахал, одиноко сидящей на заднем сиденье красотке, а другому не оставалось ничего другого, как побледнеть. Это была она! Фемида! Приветливо улыбаясь, она крикнула Джеку, чтобы он спускался.

- Ладно. — Быстро сказал Джек, не заметив в полутьме комнаты резкого колористического изменения лица друга. — Всего! Вернусь, наверное, к утру. Не скучай. Оставляю тебя гибнуть среди мертвых книг на поприще адвокатуры, а меня ждут дела более важные. — Что мог сказать Майк? Она выбрала его. Мир казался унылым, скучным и каким-то бесцветным, как его лицо.

Дверь быстро захлопнулась и Майк остался один. Книги впервые в жизни внушали отвращение, жизнь показалась какой-то пустой и ненужной, быстро отжавшись от пола пятьдесят раз, Майклу удалось загнать в себя эти чувства и пока они не вернулись, быстро принял душ, выпил чашку крепкого чая и, измолотив подушку, вымещая на ней всю обиду за свою судьбу, упал в объятия Морфея.

В Лидии, у горы Сипила, находился богатый город, называвшийся по имени горы Сипилом. В этом городе правил любимец богов, сын Зевса Тантал. Всем в изобилии наградили его боги. Не было на земле никого, кто был бы богаче и счастливее царя Сипила, Тантала. Неисчислимые богатства давали ему богатейшие золотые рудники на горе Сипиле. Ни у кого не было таких плодородных полей, никому не приносили таких прекрасных плодов сады и виноградники. На лугах Тантала, любимца богов, паслись громадные стада тонкорунных овец, круторогих быков, коров и табуны быстрых, как ветер, коней. У царя Тантала был избыток во всем. Он мог бы жить в счастье и довольстве до глубокой старости, но погубили его чрезмерная гордость и преступление.

Боги смотрели на своего любимца Тантала, как на равного себе. Олимпийцы часто приходили в сияющие золотом чертоги Тантала и весело пировали с ним. Даже на светлый Олимп, куда не всходит ни один смертный, не раз всходил по зову богов Тантал. Там он принимал участие в совете богов и пировал за одним столом с ними во дворце своего отца, громовержца Зевса. От такого великого счастья Тантал возгордился. Он стал считать себя равным даже самому тучегонителю Зевсу. Часто, возвращаясь с Олимпа, Тантал брал с собой пищу богов - амврозию и нектар - и давал их своим смертным друзьям, пируя с ними у себя во дворце. Даже те решения, которые принимали боги, совещаясь на светлом Олимпе о судьбе мира, Тантал сообщал людям; он не хранил тайн, которые поверял ему отец его Зевс. Однажды во время пира на Олимпе великий сын Крона обратился к Танталу и сказал ему:

- Сын мой, я исполню все, что ты пожелаешь, проси у меня все, что хочешь. Из любви к тебе я исполню любую твою просьбу.

Но Тантал, забыв, что он только смертный, гордо ответил отцу своему, эгидодержавному Зевсу:

- Я не нуждаюсь в твоих милостях. Мне ничего не нужно. Жребий, выпавший мне на долю, прекрасней жребия бессмертных богов.

Громовержец ничего не ответил сыну. Он нахмурил грозно брови, но сдержал свой гнев. Он еще любил своего сына, несмотря на его высокомерие. Вскоре Тантал дважды жестоко оскорбил бессмертных богов. Только тогда Зевс наказал высокомерного.

Громовержец низверг Тантала в мрачное царство брата своего Аида; там он и несет ужасное наказание. Мучимый жаждой и голодом, стоит он в прозрачной воде. Она доходит ему до самого подбородка. Ему лишь стоит наклониться, чтобы утолить свою мучительную жажду. Но едва наклоняется Тантал, как исчезает вода, и под ногами его лишь сухая черная земля. Над головой Тантала склоняются ветви плодородных деревьев: сочные фиги, румяные яблоки, гранаты, груши и оливы висят низко над его головой; почти касаются его волос тяжелые, спелые грозди винограда. Изнуренный голодом, Тантал протягивает руки за прекрасными плодами, но налетает порыв бурного ветра и уносит плодоносные ветки. Не только голод и жажда терзают Тантала, вечный страх сжимает его сердце. Над его головой нависла скала, едва держится она, грозит ежеминутно упасть и раздавить своей тяжестью Тантала. Так мучается царь Сипила, сын Зевса Тантал в царстве ужасного Аида вечным страхом, голодом и жаждой.

Майкл проснулся от того неумолимого чувства времени, которое с неумолимостью самого точного будильника будило его в шесть утра вот уже десять лет и он ничего не мог с этим поделать. Встать, умыться, побриться и идти на лекции, вот уже третий семестр были его непреложными правилами, нарушать которые он вовсе не собирался, да и бесполезно это было. Майк все это прекрасно понимал, но в это утро странная лень обрушилась на него и он, вместо того, чтобы встать праздно валялся на кровати, созерцая потолок, но вместо белого, унылого, так надоевшего потолка общаги, который он знал наизусть, благодаря приступам мечтательности, перед его взором стояли ее глаза. За последние семь лет, после его второй любви, он предавался праздным мечтам о той незнакомке. Интересно, а как это идти с ней по улице? Или нет, как ехать рядом с ней в автомобиле, изредка украдкой глядя на изящный профиль ее лица, в котором такими притягательными казались губы. Каковы они на вкус? Ее губы…. Стоп! Она же сейчас в объятиях Джека! Сладко спит в его объятиях, наверно, обняв его спортивный торс и улыбается. Она улыбается, когда спит? Сейчас это казалось для Майкла самым важным на свете. Не адвокатура, не будущее его как юриста, нет! Для него центром вселенной стало узнать, как она улыбается, смеется, как небрежно откидывает назад непослушный локон своих волнистых светлых волос…. Встать! Приказал себе Майкл, встать и без разговоров! Преодолев странную лень, он встал, умылся, побрился и, облачившись в обычные черные брюки с белой рубашкой, галстук не стал одевать, слишком официально, он спустился в кафетерий общаги, немного перекусить перед нудными лекциями.

В столь ранний час в кафетерии было еще почти пусто. Лишь несколько ранних пташек с синяками под глазами, явно потратили ночь на учебу, судя по недовольным лицам, ибо такое было бы исключено, если бы ночь ушла на другие, более очевидные в их возрасте вещи. Взяв кофе и тосты, Майкл, заметив в углу, одиноко сидящую Джен, подсел к ней, вопреки своему обыкновению завтракать в одиночку. Она о чем-то грустно задумалась, чтобы развеять ее мысли Майклу на память пришли строки из Омара Хайяма:

- С беспечным сердцем встречай рассвет и закат, пей с луноликой, утешь и сердце, и взгляд. О друг, не время терзаться тщетной заботой, ведь из ушедших никто не вернулся назад.

Она улыбнулась, наверное, у сестры еще более приятная улыбка и ответила:

- Адвокаты, это акулы, потерявшие людской облик и готовые обелить кого угодно хоть перед ликом господним, если это только способно увеличить их банковский счет?

- Сестра опять не ночевала в своей комнате. Гуляет с кем-нибудь, а мне вновь одни волнения.

- Ничего страшного. Она с моим другом, а за него я могу поручиться, как за самого себя. — «Надеюсь, ты не подведешь меня, Джек», добавил он про себя. — Надеюсь, я развеял твои сомнения? — И спустя мгновение добавил. — Сестра часто оставляет тебя одну?

- Бывает. Сегодня один, завтра другой, но это еще не значит, что первый в отставке, а за ней вереница старых увлечений, которые как рок преследуют ее вереницей призраков.

- В каком-то смысле. А кстати, у меня есть самостоятельная работа по учебе и на два назначена встреча с кем ты думаешь?

- Если это не господь Бог, то это меня не интересует.

- С автором сценария «Прости», «Белая тень черных крыльев печальной Лилит», «Демон-хранитель» и прочих.

- Совсем нет. Мне нужно взять у него интервью и… — Она немного замялась. — Если тебя это интересует, то я могла бы взять тебя с собой, если у тебя есть время.

- Побеседовать с автором таких нашумевших фильмов! Да ради этого можно собственные похороны отложить! В два? — Она кивнула. — Окей! Жду тебя возле университета и….

- Я хотел спросить. А твоя сестра на кого учится?

- Экономист. — И через мгновение. — Понравилась?

- Немного. — Дженис как-то грустно посмотрела на Майкла.

- Прими добрый совет. Вскружить парню голову ей ничего не стоит, но поверь, лучше держись от нее подальше. До добра это не доведет.

Но мудрость данного совета не помогла. И Майкл понял, что втягивается в это все глубже и глубже, увязая в трясине так давно не испытываемых волшебных ощущений.

По дороге к Акименко Максиму Борисовичу (так звали автора упомянутых выше произведений), Майкл успел много узнать о сестре Дженис, Анджеле.

Родились и выросли сестры в Нью-Йорке, где на каждый квадратный метр земли приходится с пяток миллионеров. Обычная семья. Мама, служащая банка, отец держит несколько ювелирных магазинов и маленькие девочки с самого раннего возраста были обречены на счастливое будущее двух избалованных условиями жизни кокоток. Но на Дженис это отразилось в гораздо меньшей степени, чем на Анджеле. Судьба так распорядилась, что ее сестра, появившись на несколько минут раньше отхватила от жизни больший кусок красоты, изящества и способности сводить всех с ума, а Дженифер достались лишь некоторые крохи. С самого раннего детства Анджела поражала всех своими огромными глазами и ей вполне заслуженно предрекали в будущем роль роковой женщины, а Дженис грызла ногти от обиды, когда просиживала вечерами одна в то время, как Анджела гуляла на вечеринках, ей доставались лучшие парни в школе, она каталась на самых шикарных машинах и в ресторанах ее обслуживали вне очереди. Но открытой зависти к сестре в разговоре с ней Майкл не почувствовал. Быть может потому, что Дженис нашла себе нишу в этой жизни, свою особую роль, которая ее вполне устраивала, пусть у ее носа сестра творила все, что ей захочется, но это больше не расстраивало младшую сестру, которой досталось от природы меньше, чем старшей. Но в рассудительности, не заумности, зазнайстве и прочем, а именно в умении пользоваться данными от природы мозгами, Дженис отказать было нельзя. Быть может, и Анджела не страдала от нехватки ума, этого Майкл просто не мог знать, общаясь с сестрой, но он чувствовал, что не прочь это выяснить.

- А вот мы и пришли! — Оборвала свой монолог Джен. — Где-то здесь его дом, если мне дали правильный адрес.

Вскоре в густой тени кленов они нашли небольшой уютный домик, который словно спрятавшись от всего мира, жил своей особой, никому не ведомой уединенной жизнью. С виду ничем не приметный домик находился вдали от городского шума, неподалеку протекала река и пара гнезд аистов, составляли приятный колорит местности. Подойдя к дому, Майкл позвонил. Никто не ответил. Он позвонил еще раз. Наконец за дверью послышались шаги и немного недовольный мужской голос спросил.

- Дженифер Блэкхарт! Мистер, Акименко, я звонила вам сегодня.

- Да, да! Я помню. — Дверь отворилась и нашим героям предстал невысокий, сгорбленный пожилой мужчина с заметными залысинами, большой головой на коротких ножках с грустным выражением на лице, которое Майклу показалось единственно возможным выражением на этом лице, которое просто не могло быть другим, как ему почему то казалось. Это была не неожиданная грусть, не печаль по какому-то событию. Казалось сама жизнь оставила на этом лице отпечаток грусти, так прочно въевшийся в это лицо, что было просто трудно себе представить, что оно вообще к примеру, может улыбаться. Грустное лицо было к тому же словно одето в маску безграничной усталости и неестественной бледности, словно какая-то долгая болезнь точила этот еще не старый организм. Усталость была даже в его голосе. Одет он был просто в домашний халат с перепачканными черной краской пальцами и в домашних тапочках. Настороженно оглядев Майкла он перевел вопрошающий взгляд на Джен.

- Это мой друг, мистер Акименко. Если вы не против, он будет присутствовать при нашем разговоре и помогать мне.

- Хорошо. Ничего не имею против молодежи. Проходите, пожалуйста. — Они прошли в уютную гостиную, где лишь несколько картин, репродукций известных мастеров, были единственным украшением. Дверь в другую комнату, наверное, кабинет, решил Майк, была приоткрыта и оттуда лились приятные симфонические звуки, которые он никак не мог определить.

- Гендель. — Слегка улыбаясь, ответил хозяин, заметив как напряженно юноша вслушивается в эти звуки. — Помогает расслабиться. Проходите сюда. — Он указал на соседнюю дверь и они очутились в том, что наверное можно было определить как главный зал или скорее музей, в котором были собраны многие исторические ценности из разных эпох. Даже странно было видеть египетский папирус рядом с портретом Далай-Ламы четырнадцатого, но вместе с тем все в этой комнате было подчинено какой-то неведомой гармонии, перед которой даже учение Фэн Шуй было бы просто детским лепетом. — Устраивайтесь поудобнее. — Подал голос хозяин. — Я не привык принимать гостей, поэтому можете пока занять себя оценкой моей маленькой коллекции, а меня прошу извинить. — Он указал на свои пальцы. — Принтер заправлял. Пойду руки помою. — И он оставил их одних.

- Странный какой-то, тебе не кажется? — Спросил Майк.

- Немного. Но писатели, актеры, музыканты, поэты и прочие люди творчества всегда не от мира сего. Если бы ты учился на моем курсе и общался с подобными людьми так же часто как я, ты бы понял, что без этой странности они бы не сотворили всего того, чем мы можем восхищаться. Чтобы сделать то, чего не делал до тебя никто необходимо быть чуточку не с этой планеты.

- Я не слышу здесь голосов детей. Надеюсь, он не держит тело своей жены в…

- Холодильнике? — Послышался сзади голос и хозяин, чуть посмеиваясь, вошел, неся перед собой поднос с приятно пахнущим кофе и тостами. — Нет, уверяю вас! В холодильнике у меня только труп соседа, у которого я украл этот кофе, а в подвале еще и камера пыток, так что если вы раскритикуете мой кофе, то я вас как раз туда и отправлю на долгую мучительную смерть. Не тушуйтесь, молодой человек. — Добавил он, заметив смущение Майкла. — Мне и не такое приходилось слышать.

- Ничего страшного. А детей вы не слышите, потому что у меня их нет. К сожалению…. Как никогда я не был и женат, да и поздно уже…. — Добавил он, вздохнув. — Угощайтесь. Уверяю, цианистый калий с кофе смешан в самой точной пропорции.

Кофе и на самом деле был приятный. Но Дженис всегда брала быка за рога и, достав блокнот пошла в бой.

- Максим. Просто Максим. Прошу, увольте меня от этих мистеров. Я уже почти десять лет в Америке, но никак не могу к этому привыкнуть. Да и моя фамилия с этими мистерами как-то не сочетается. Давно бы взял псевдоним, да мои литературные агенты против. Говорят раскрученный лэйбл, менять — только портить, упадут продажи и прочее. Им виднее. Так что вы хотели спросить, молодая леди?

- А что заставило вас эмигрировать из России?

- Личные обстоятельства. Я, видите ли, болен. Да, да, молодые люди, очень болен. Рак. Вы наверное уже заметили мой вид. Мне немного осталось, всего лишь несколько месяцев, а заболел уже очень давно. В это трудно поверить, но уже почти двенадцать лет болею. Медленно иду в могилу. Захотелось убежать, скрыться от некоторых дорогих мне людей, которые даже не знают, что я здесь и думают, что я уже умер. Не хотелось быть им обузой и медленно кончаться у них на глазах.

- Медицина? — Он горько усмехнулся. — Раньше возможно и вылечила бы, но не в такой стадии.

- Поэтому вы и дали согласие на интервью? Раньше, насколько мне известно вы держались в стороне от этого, так что же заставило вас дать его сейчас? И просто студентке, а не какому-нибудь мастодонту журналистики?

- Очень просто. Я не люблю шумихи, а вы, как верно заметили, просто студентка и это ни к чему меня не обязывает. Кроме того, хочется побыть хоть немного среди людей. Вы же знаете, я живу жизнью отшельника, весь в своих рассказах и иной раз даже солнечный свет мне в тягость. Я люблю ночные прогулки. Люблю мечтать.

- Я тоже. — Вырвалось непроизвольно у Майкла.

- Вот, вот, молодой человек. Думаю, вы меня поймете. Я люблю мечтать и к сожалению мечты, это все, что у меня есть.

Печаль на его лице, как показалось Майклу, в данный момент, как был произнесен этот вопрос, приобрела особую глубину. «Наверное, она затронула больную тему?», подумал он.

- Молодые люди…. — Вздохнув, начал он, спустя какое-то время, когда казалось, Максим собирается с мыслями. — Запомните одну простую истину. Если однажды вас в жизни посетит настоящая любовь, а это просто неизбежно. Никогда! Я повторяю, никогда не играйте с этим чувством! Хватайте его, держитесь за него руками и зубами, сколько позволят вам силы, берегите это самое прекрасное в мире чувство, как самое драгоценное, что только у вас может быть, иначе вас постигнет моя участь. Я играл с любовью. Играл с этим великим чувством без уважения к чувствам любимой мной женщины и я проиграл…. Я не смог сохранить это чувство, я как садовник сгубил прекрасный цветок, не понимая, что ему требуется для жизни вода и солнце, а так же забота и любовь, без которой он просто погибнет. Я потерял свою любовь, не смог сберечь и прошу вас, не повторяйте моей ошибки. Не играйте с любовью, не играйте с чувствами любимого вами человека. В этой игре не возможно выиграть…. Да. Еще Шекспир сказал, вся жизнь театр. Забудьте! В остальном, быть может, но не в любви. В любви играть нельзя, нельзя и просто опасно! К сожалению я не понял это в свое время, вот и остался один, так как не смог больше никого полюбить так же, как ту единственную, которая осталась там, в России, и о судьбе которой мне к сожалению все эти годы ничего не известно. — Он закончил свой жаркий монолог и в комнате воцарилась странная тишина. Но вот он поднял голову и, печально улыбнувшись, проговорил. — Но я рад, что могу помочь, пусть не себе, но тем молодым людям вроде вас, которые читают мои рассказы, смотрят фильмы, поставленные по ним, и они, надеюсь, раньше меня поймут, что это за великое, могучее, прекрасное и вместе с тем очень хрупкое и нежное чувство и научатся беречь его лучше, чем я. Пусть лучше они учатся на моих ошибках, чем на своих собственных. Так будет лучше….

- Вы считаете, что настоящая любовь может посетить человека только однажды? — Неожиданно спросил Майк.

- Молодой человек, я не так молод как вы, чтобы питать иллюзии на этот счет. Молодость блаженна своим неведеньем — старость несчастна своей мудростью. Я уже давно не питаю иллюзий насчет любви. Она не может быть настоящей или не настоящей, не может быть естественной или противоестественной. Можно влюбляться много раз и даже не отдавая себе в этом отчета, самим искренне верить, что вы действительно любите, но это лишь самообман. Любовь либо есть, либо ее просто нет. И отвечая на ваш вопрос, юноша, я могу сказать только одно. У человека одно сердце, одна душа, одни чувства, желания и мысли, которые он воспитывает и лелеет в себе всю свою жизнь и только одному единственному человеку, достойному человеку можно открыть себя всего, отдать все без остатка, без надежды, даже без надежды на эту надежду, что вам суждено быть рядом всю оставшуюся жизнь. И только один, единственный человек в мире, будет способен принять и понять вас таким какой вы есть и вы сможете сделать тоже самое в отношении него. Когда вы встретите такого человека, вы сами поймете, что-то, что я сейчас говорю вам, не просто слова. К примеру, есть люди, греховные по своей сути, кажется, они только и делают что грешат и кажется, что само понятие любовь с ними просто не согласуется, так велики их грехи на поле любви, в которой вереницей за ними следуют тени тех, кого они бросили, обманули, оставили без любви. Вы думаете, они просто грешат? У них нет души? Нет…. Они тоже ищут свою любовь, найти которую для них очень трудное дело, так как они хотят как раз того, о чем я говорил. Они хотят, чтобы их понимали и любили такими, какие они есть, со всеми их грехами. Не теми, что были, так как все их партнеры думают, что это в прошлом. Нет, а с теми, что есть и будут, так как такие люди уже не могут измениться. Кусают локти, плачут в подушку, бессильно озлобляются на все и вся, но не в их власти измениться, как бы сильно им этого не хотелось и они, видя, что ничего изменить невозможно ищут человека, который может понять, понять и принять их черное прошлое и не надеяться, что это только прошлое. Они ищут человека, который будет любить их при всех недостатках, которые у них есть. И даже, находя себе очередное увлечение, они видят в нем надежду на будущее, все этому человеку рассказывают о себе, ищут в нем искорку понимания, но не находят. Их конечно согласны принять со всеми недостатками, но они не видят в этом любви. И как только они поймут, что их просто хотят, а не любят, тогда они бросают своих избранников и ищут новое увлечение, новую надежду на понимание и любовь. В которой им не будет казаться, что на них смотрят косо, говоря при этом красивые слова, а в глазах будет одно презрение. Они хотят надежности, уверенности и самое главное понимания от любимого человека.

- Вы считаете, что главное в любви, это понимание? — Джен еще бы рот раскрыть пошире и можно будет без труда сосчитать общее количество ее белоснежных зубов.

Он слегка ухмыльнулся печальной ухмылкой в левом уголке рта и ответил.

- Могу на это сказать одно, мои друзья, вы позволите себя так называть? Если бы я понимал ту единственную женщину, которую любил и люблю в то время, когда еще был здоров, то сделал бы ей предложение. Я был бы давно женат, мои дорогие. Я упустил время, а когда понял ее. Понял, что ей было нужно от жизни, от меня, от всех тех, кто ее окружал, я просто не имел права становиться мужем той, которую мог сделать вдовой очень скоро после свадьбы и еще неизвестно какими у нас были бы дети. Нет…. Даже рак здесь не причем, но вы же видите мою внешность. Предмет насмешек всей моей жизни, поэтому я и люблю одиночество. Я не знал, какими могли бы быть наши с ней дети и не хотел так рисковать. До своего отъезда сюда в свое время я просто не мог допустить что-либо близкое между нами. Тогда я не смог бы уехать, но держать на расстоянии свою любовь, это все равно что держать стакан воды на вытянутой руке и не приближать его ко рту, находясь при этом в адском пекле. Этот стакан я держу уже очень долго и он не становится ближе, как и не становится меньше жажда, но так было нужно, это все, что я могу сказать.

- Знала? Догадывалась, быть может. А кроме того в годы моей буйной молодости и еще неоперившихся рассказов, я слишком сильно мучил ее, играл….. Вот о чем я говорил. Я играл с любовью. Написал несколько рассказов о раке. Вы наверное читали «Демона»? Или смотрели фильм? Так я хотел ей рассказать о своей болезни, но после испугался, что это будет для нее слишком больно и списал все это на свои тогдашние обычные депрессии, желание умереть. После этого написал еще один рассказ, в котором заставил ее еще раз наступить на те же грабли, заставил поверить в рак, а потом еще раз испугался и соврал, что все в порядке. Я играл с ней, непозволительно жестоко играл в то время, когда в ее жизни был период, в котором понимание и поддержка были ей нужнее чем когда-либо. Тогда ей как никогда нужен был друг, а я был просто жестоким эгоистичным ублюдком, который не понимал, не хотел понимать, не хотел и не мог из-за постоянных болей мыслить здраво. Я….. Простите…. — Он сильно побледнел и начал задыхаться.

- Мистер Акименко! Я вызову скорую! — Майк бросился к телефонному аппарату, но был остановлен резким жестом Максима.

- Не надо! — Хрипло выдавил он. — Сейчас пройдет. Такое бывает от волнения.

- Ничего. — Он почти отдышался. — Ничего страшного. Прошлое всегда подстерегает меня. Я не оправдываю себя, у меня нет оправдания. Эгоист на то и эгоист, что поклоняется своему эго. Свое собственное Я значило для меня тогда очень много. Не потому, что мне не хотелось думать о ней, думал. Я хотел не просто понимать ее, а дать ей понять это. Что я ее понимаю, дать ей уверенность, что со мной она будет в безопасности. Хотел быть всегда с ней рядом, жить ее жизнью, ее желаниями и радостями, ее бедами и проблемами, которые мы решали бы вместе, но всегда рядом с ней я превращался просто в эгоистичную скотину.

- Вы сами не могли измениться? — спросил Майкл.

- А вы умны, молодой человек. С радостью сделал бы вас героем какого-нибудь моего рассказа, жаль мне не долго осталось. Да, вы правы. Я не мог измениться и это в какой-то степени, наверное, меня извиняет. С раннего детства я привык быть один. И эгоизм проявился сам собой, так как мне просто не о ком еще было думать. Разве только о родителях, что я и делал по мере сил до тех пор, пока эгоизм не захватил меня всего. Он был закономерным итогом моего постоянного одиночества. Такова судьба. И когда в моей жизни появилась она, я уже не мог измениться, не мог быть другим даже с ней, хотя я этого очень хотел. — Он ненадолго задумался. — Мне уже недолго осталось. Совсем мало по человеческим меркам, но единственное мое желание сейчас увидеть ее. Увидеть, упасть к ней в ноги, грызть зубами землю у ее ног, умолять, плакать кровавыми слезами, только бы она простила мне то, каким я был тогда….. И сказать…. Сказать, глядя ей в глаза, а не на экран монитора, набирая очередной свой рассказ, что я ее…. Нет, не просто люблю, а …. Понимаю….

- Странный он все-таки. — Произнес Майкл, когда они вышли из его дома.

Джен ничего не ответила. Казалось, ее мысли были очень далеко. Где-то в необозримой дали. И Майк, заметив это, не стал продолжать разговор. И лишь когда они подъехали к общаге, она произнесла, как-то странно посмотрев на него.

Молодой человек стоял на карнизе окна и лишь несколько сантиметров перед ним отделяли его от вечности. Лишь несколько сантиметров, один шаг, двадцать метров до асфальта и успокоение.

Минуло три недели с того момента, как Майк и Джен ездили к автору «Прости». Но за эти три недели Майкл перестал узнавать друга. После знакомства с Анджелой он словно летал, словно все его ангелы хранители собрались вместе и подарили ему крылья, так счастлив был его друг. Анджела, Анджела, Анджела…. Весь мир для него сосредоточился на ней. Только о ней и говорил, только она была в его мыслях и даже Майкл, прекрасно зная этого ловеласа, жившего с ним в одной комнате, всерьез начал думать, что Джек все же наконец нашел свою настоящую любовь, что все его увлечения в прошлом, все прошло и Анджела стала для него той единственной, которая смогла приручить это непокорное и слишком ветреное сердце. Но несколько дней назад….

Все словно изменилось. Рай перестал быть раем и превратился в ад. В самый настоящий ад для его друга. Что случилось, он так и не сказал, только поначалу подолгу исчезал где-то. Возвращался поздно, с красными глазами, а однажды и сильно пьяный. Майк понимал, что что-то не так. Не так именно с ней. В тот вечер, он уложил пьяного Джека в кровать и в его пьяном бреде разобрал лишь одну фразу «не могу больше». Не могу больше что? Любить? Добиваться любви, жить без любви? Ее любви….

Что виновата любовь Майкл понял однажды благодаря фразе, вырвавшейся у Джека в пьяном виде. Они уже почти засыпали:

- Но ведь если подумать, то Анджела просто…. — бранное слово. Майклу не хотелось так говорить о ней или даже думать, но он уже достаточно хорошо знал Анджелу, чтобы согласиться.

- Ну да. — Произнес он, скрепя сердце, в надежде, что Джек об этом забудет и вообще вскоре уснет. То, что Джек ответил после, окончательно убедило Майка в диагнозе друга.

- Но почему же все-таки я ее люблю? — И он отключился, так что Майку не удалось ответить на этот вопрос, даже для самого себя.

И вот. Серая панорама за окном, на столе записка, где лишь несколько строк о бессмысленности жизни и друг за окном, мертвенно бледный, с потухшим взором, полным бессмысленности и Майк.

Джек медленно повернул голову в его сторону. Слегка покачал головой и шагнул….

На похороны пришла вся его группа. Она тоже пришла немного позже. Стоит не со всеми, а немного вдалеке, наверное чувствует себя виноватой. Что в ней такого, что стоит того, чтобы рухнуть на асфальт из окна? Просто шагнуть навстречу смерти? Неужели без нее действительно нельзя жить? Эти вопросы Майк задавал себе вновь и вновь, изредка бросая взгляды в ее сторону. Джен стояла рядом с ним. Ее признание не стало для них связующим звеном. Майк не любил ее. Он это знал. И они остались друзьями. Тогда возле общаги Дженис, после того, как он отверг ее любовь только сказала, после долго взгляда:

- Я знаю. Ты уже полюбил мою сестру. Быть может ты сам этого не осознаешь, но это так. Я понимаю, нам не быть вместе, но люблю тебя. Я не прошу тебя любить меня, я не могу просить того, что ты никогда не можешь мне дать. Позволь только быть рядом с тобой. Быть, пусть не твоим близким человеком, но другом. Позволь любить тебя, не прося ничего взамен. — Тогда они только обнялись и разошлись по своим делам. И сейчас Дженифер Блэкхарт была рядом, как друг. Друг, потребность в котором всегда возникает в трудные минуты, когда сам того не осознавая ты не хочешь быть один и нужно чтобы кто-то был. Даже не говорил ничего, не делал. Просто был рядом.

Она посмотрела в его глаза и он, прочитав в ее глазах немой вопрос, слегка кивнул. Дженис подошла к ней, обняла сестру и та, спрятав лицо в ладони, наверное заплакала. Майкл не мог осуждать ее. Не потому, что какие-то чувства мешали ему это сделать, просто в его душе сейчас царила пустота и отрешенность от всего. Все то, что происходило сейчас. Похороны, лица сокурсников, слова священника на латыни, несколько горстей земли, брошенные каждым по очереди, все это происходило словно не с ним, а кто-то другой все это видел, слышал, ощущал. Кто-то другой, но не он…. Сам же в мыслях он был с ней и чувствовал себя эгоистом. Чувствовал, что это не правильно, так нельзя, это противоречит самым элементарным нормам морали, но он хотел быть на месте Джен. Он хотел, чтобы это на его груди она плакала, ее волосы в знак утешения именно он хотел гладить и ее слезы именно он хотел осушить. Его друг покоился на глубине двух метров под землей, а его мысли были с виновницей его смерти.

И сейчас он понял, как сильно он ненавидит Анджелу. Ненавидит и вместе с тем любит. Как странно играет с нами жизнь. Почему можно так сильно любить человека, испытывать жизненно необходимую потребность видеть ее счастье, обнимать ее, утешать, нежно прикасаясь тыльной стороной пальцев к ее щеке, стирая оросившие их слезы и в тоже время от всей души желать ей пройти все девять кругов ада! Странно…. Странно и в тоже время понятно. Она виновна в смерти друга и все же она человек. Девушка, которую он, Майкл, любит всем сердцем. Любит… и ненавидит.

Служба была закончена. Все разошлись. Майк еще некоторое время постоял над свежим могильным холмом и тоже ушел. Он пришел в свою комнату, в которой стало как-то одиноко. Одиноко и безрадостно. Кто-то конечно скоро займет ее. Студентам нужно где-то жить и у него вновь появится сосед. Но это будет уже не Джек. Не тот Джек, с которым он прожил три семестра, делился самым сокровенным, самым тайным, самым добрым и злым в своей душе. Не полностью, но он доверял этому Казанове, который при всех своих многочисленных недостатках, которые вовсе не ограничивались волокитой за юбками, умел быть просто хорошим другом.

На город спустился вечер. Легкий ветерок разогнал облака и в окно светила полная луна. Было уже темно, но Майк не стал зажигать свет. Просто сидел у окна и смотрел на звезды, думая о ней. На память пришли, казалось давно забытые стихи Бодлера.

И все в тебе - восторг, и все в тебе преступно!

Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,

Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

И все в тебе - восторг, и все в тебе преступно! Героем отрок стал, великий пал во прах. С усмешкой гордою идешь по трупам ты, как с гробом бледный труп сливается, сгнивая. Как точно и в тоже время жестоко сказано. И вместе с тем очень точно….

Любовь — медаль, в которой лицевая и оборотная сторона, как день и ночь, как утро и закат, как… жизнь и смерть. Она дает жизнь, она же ее забирает. Все дело в том, что не можешь жить? Можешь. Когда тебя не любят, ты все также дышишь, разговариваешь, живешь. Естественные процессы не прекращаются от того, что ты лишен ее. И все слова в стиле «не могу без тебя жить» кажутся просто глупыми и в чем-то даже лживыми. Но это в отношении тела. Физически ты не умираешь, но душа…. Душа отданная любимому человеку при расставании остается с тем, кому ты ее отдал. А тело без души…. Быть может, из-за этого вся остальная жизнь действительно теряет смысл и можно понять поступок Джека не как простое слабоволие, а как поступок неотвратимый по своей сути, естественно вытекающий из всего того, что случилось…. Он полюбил. Отдал ей свою душу, а она…. Она…. Майк не знал, что она…. Мог только предполагать….

А смог бы он покончить с собой из-за любви без взаимности? Предположим он Джек. У них с Анджелой все в порядке сначала, а после она его кидает? Как поступил бы Майк? Что он бы сделал и наложил бы на себя руки? «Нет», ответил он самому себе. Не смог бы. Ему конечно было бы очень плохо, а что такое «плохо» в отношении любви без взаимности Майкл знал слишком хорошо, чтобы иметь желание еще раз испытать этот ад. Но убить себя даже по этой причине он бы не смог. Он не смог бы принести боль любимой девушке, даже той, которая его бы не любила, так как он знал, что это такое — чувствовать себя виноватым. Не когда тебя постоянно попрекают в виновности, это еще можно пережить. На общественное мнение можно наплевать, но когда чувство вины грызет тебя изнутри…. Это хуже смерти и Майкл никогда, как бы плохо ему не было, не позволил бы любимой девушке испытать этот ад, который он прошел сам. Что поделать. Такова жизнь….

Майк открыл свой дневник, просто, чтобы отвлечься и перелистал. Взгляд его упал на старый рассказ.

Тринадцать лет. В эти годы ты все еще не избавлен от многих иллюзий жизни. Даже в моем районе, где иллюзии не жили никогда, но это….

Она шла по середине дороги. Грязная, невысокая, худая проститутка лет семнадцати. Ее плечи сотрясались от рыданий и к груди она что-то прижимала. Мы ехали с отцом в его форде по этой дороге и когда мы проезжали мимо я обратил внимание на то, что у нее на руках был маленький ребенок, завернутый в старые грязные тряпки. Она шла по шоссе, бездумно, словно во сне и плакала.

- Нагуляла, сука…. — Процедил отец сквозь зубы и собирался проехать мимо.

- Что ты не видел в этих…. — Дальше следовало бранное слово, к которым у Майка давно выработался стойкий иммунитет и он давно не обращал на них внимание. Но отец притормозил и я вышел из машины. Подошел к ней. Вблизи она казалась еще ужаснее чем из окна машины. Ужасна не в лице, в своем виде. На ее одежде, видавшей виды, грязи было столько, словно она всегда жила в подвалах. А ребенок…. Он был запеленат в такие же грязные лохмотья. Она плакала, но поразило меня не это. Не плакал ребенок. Из разорванного на груди того, что когда-то было платьем, высовывалась грудь, сосок которой она протягивала малышу. Но он не мог принять этот дар. Только тогда я понял. Он был мертв….

Она подняла на меня глаза и это выражение я запомнил навсегда. Никогда я не мог поверить, что в одном взгляде можно выразить столько боли и бессильного отчаяния.

- Пошли Майк! — Отец вышел из машины и потянул меня за руку. — Нечего глазеть на этих…. — Еще одно бранное слово.

Когда машина тронулась с места я в последний раз увидел как затряслись ее худенькие плечи….

В дверь робко постучали три раза. Он никого не хотел видеть, но не смог остановить вырвавшегося машинально слова:

Робко, неуверенно, в комнату вошел человек. В темноте он не смог определить кто это, но его опередил женский голос.

Он не слышал этого голоса раньше, но понял или почувствовал, что это… она.

Спустя какое-то время она сидела рядом с ним. Он не включал свет. Не потому, что не хотел ее видеть. В этом случае проще было выгнать ее из комнаты. Она плакала. Женские слезы были для него как сталь, разящая сердце, но поддаваться чувствам в этот момент он не мог, просто не имел права. Ему нужно было трезвое мышление, не замутненное личными переживаниями. Она говорила. Он слушал. Она пришла сама, решила что-то рассказать и он, понимая, какой быть может трудный шаг она сделала, придя в эту комнату, внимательно ее слушал. И перед ним постепенно все с большей и большей ясностью вставала картина ее жизни. Картина зла, предательства, лжи лицемерия. Картина боли и не понятой тоски, картина скрытых желаний, самых страшных тайн, самых постыдных поступков, картина искренней влюбленности и брошенной в лицо ненужности, но Майкла, выросшего в среде, которая словно навсегда прививает тебя нормальным отношением ко всему мерзкому, это не могло удивить. Даже кое в чем он был не согласен с ней, когда она, обвиняя себя во многих грехах, плакала у него в объятиях. Он был не согласен в том, что виновата она, находя объективные причины, которые могли бы оправдать Анджелу в ее собственных глазах, но он ничего не говорил, не успокаивал, не потому, что не мог этого сказать. Он не хотел перебивать, понимая, что ей это нужно. Выговориться.

В его жизни было также очень много дерьма. Дерьма, которое он всегда прятал от солнечного света, любопытных глаз и бесстыдных рук, желая казаться лучше. Он настолько вошел в свою роль пай-мальчика, что сам поверил, что он такой и есть. Но сейчас. Глубокая искренность Анджелы, а быть может еще и чувства, которые он к ней испытывал, вместе с внезапно пришедшим ощущением искреннего доверия прорвали многолетний барьер в той клоаке его сознания, которую он тщетно всегда скрывал даже от себя самого. В глубине ее глаз он увидел тот свет, который искал очень долго. Очень долго таскал с собой груз своего прошлого, чтобы именно в этот день, именно здесь и сейчас, именно этой ненавидимой так же сильно, как и любимой рассказать все. Сбросить этот груз. Высказать не то, что он говорил обычно, а именно правду. Свет понимания был в ее глазах, свет искреннего участия, заботы, искреннего желания выслушать, дать надежду, что все не так плохо, что можно жить. И когда она замолчала и наступила томительная тишина, он начал.

- Знаешь, а ведь в моей жизни тоже было достаточно мерзости. Я родился не таким как все. Спинномозговая грыжа, неудачная операция и… вот я такой, каким ты видишь меня перед собой. Но с этим еще можно смириться за двадцать-то лет, у меня есть мозги, говорят не плохие. Со стороны наверное виднее. А в наше время, имея мозги, можно многого добиться. Я учусь на адвоката и гореть мне в аду, если я не стану лучшим! А там, известность, определенный вес в обществе, в конце концов деньги, хотя видит бог мне они нужны меньше всего. Ты знала до этого вечера, что я весельчак, шутник, кажется могущий посмеяться над всем, включая и самого себя, но это только маска. Сейчас ты видишь перед собой меня настоящего. Таким, какой я еще никогда не был. Да, я могу много добиться в жизни. Но добиться материального, того что можно потрогать, чем можно гордиться, это так. Но пойми меня правильно человек состоит не только из понятных и закономерных потребностей тела. У человека есть еще потребности души. Души, которая словно в темной комнате тыкается во все углы и пытается найти двери, за которыми окажется любовь. Да, я хочу любви, я хочу быть рядом с любимой девушкой, чтобы она любила меня таким какой я есть, но…. Какая может быть любовь, если я сам бываю часто просто противен самому себе! И с девушками у меня ничего не получалось. Ты спросишь почему? Так слушай. В детстве из-за моего уродства, меня часто доставали старшие ребята, придирались, старались задеть, а то и просто избить. И в возрасте восьми лет, однажды, был обычный вечер, в нашем родном чикагском районе все уже готовились ко сну. Я вышел погулять. Как всегда один, так как в моем детстве я почти всегда был один и мне в каком-то смысле даже нравилось это одиночество. Даже став взрослым я немного скучаю по нему. Один…. Не нужно притворяться, можно быть таким какой ты есть, а это значит, что можно быть честным с собой. Ни в чем себя не стеснять. Так вот…. Был обычный вечер и меня поймали старшие ребята. Озабоченная компания попалась. И…. Они пустили меня по кругу. Как в колониях. Каждый меня попользовал как девчонку. Что еще они творили, это уже не важно. Важно то, что меня опустили. А ведь известно, что первое сексуальное впечатление влияет на твою будущую половую жизнь. И с тех пор, после того, как надо мной поиздевались подобным образом, я стал самым настоящим уродом. Теперь уже не только внешне, но и в душе. Странное несоответствие проявилось во мне. С одной стороны, я очень хотел любви, мог понравиться девушке, даже при своем внешнем виде, ведь по сути дела это не так сложно. Пара умных слов, немного шуток, доля загадочности, несколько откровенных взглядов и умения располагать к себе, уметь поддержать разговор и главное выслушать собеседника, искренне проявить к девушке интерес и понимание и все. А с другой стороны я никогда не мог предложить ничего девушке иного, как дружбу. Не потому, что не хотел большего, просто не мог…. Я не говорю, что обязательно всегда стремился к сексу. В отношениях двух людей это только приятное добавление к любви, лишь один процент плотского удовольствия в добавление к тем девяноста девяти процентам платонического рая, что собственно и называется любовью. Но именно этот один процент мне никогда не удавался. С первой любовью я даже не думал о сексе, даже не представлял себе такое мерзкое, как мне казалось действо в сочетании с ней. Позже, когда я чуть повзрослел, то понял, что все не так плохо и если действительно любишь, то без физической любви, ты лишаешься того прекрасного единения двух душ и тел, без которого отношения теряют нечто очень важное. Доверие…. Как я уже говорил, человек состоит из плоти и крови. И гармоничное сочетание тех девяносто девяти процентов платонической любви и одного физической и дают то полное, стопроцентное гармоничное чувство. Любовь…. Со второй любовью я хотел этого. И она была не против, но когда мы забрались в старый отцовский форд, на заднее сиденье…. У меня ничего не получилось. Я очень этого хотел в душе, горел этим, но физически…. Наружу вылез тот душевный урод, каким меня сделали тогда. И с тех пор я не могу быть с девушкой. Придумал себе гору личных правил и принципов, сам в них поверил, старался всех своих знакомых девушек убеждать в том, что я такой принципиальный. Так казалось жить легче, избегая секса, как страшного наказания. Но тебе я могу признаться. Я всегда боялся и боюсь. Да. Я просто боюсь. Боюсь повторить неудачу, боюсь, что полюблю, но любить в полной мере не смогу. Я не такой принципиальный, каким могу показаться…. Просто боюсь….

Тишина…. Майкл сказал все, что мог, все что наболело, все что так долго скрывал и надеялся, что никто этого не узнает и что? На что он надеялся? Чего хотел? Зачем поделился самым сокровенным? Он ждал…. Ждал, что она что-нибудь скажет, утешит, поймет и полюбит его…. А в ответ тишина. Он зажег ночник и заметил, что Анджела просто спала. Потрясение последних событий слишком утомило ее и теперь ее головка была склонена на бок и она сидя на стуле просто спала. Майкла охватила какая-то отцовская забота к этой бедной девочке, у которой просто не все в жизни так, как ей бы того хотелось. Он легко взял ее на руки, перенес на свою кровать, при этом она доверчиво во сне уткнулась носом ему в плечо, при этом что-то пробормотав неразборчиво. Он укрыл ее осторожно, чтобы не потревожить сна, а сам, вновь сел на стул и стал смотреть на звезды, изредка бросая на нее взгляды. Ему нравилось, как она спит, ведь во сне человек раскрепощается и предстает в своем истинном облике, снимая все маски носимые днем. И сейчас, в ее разглаженных сном чертах, Майкл увидел просто маленькую девочку, невинную и такую беззащитную перед огромным людским миром, в который она, казалось, попала по нелепому недоразумению. Сейчас она действительно напоминала ему ангела….[VII] Ее хотелось обнять, прижать сильно-сильно к груди, чтобы закрыть, защитить от всех мирских бед. Он смотрел на нее и понимал почему он любит ее. Сразу понял, как только увидел ее наивные детские черты во сне. Она была просто маленькой девочкой, которой необходима защита, понимание, поддержка, нежность и любовь. А звезды все мерцали за окном, своим призрачным светом навевая грустные мысли….

« Господи, надо же было так вляпаться! И что я здесь делаю? Стою просто так и смотрю, как он будет брать ее в жены, давать клятвы любви и верности перед священником, а она, счастливая этим, во всем белом, прекрасный ангел с восхищением на лице, будет отвечать ему тем же и когда состоится обмен колец, мне еще придется их поздравлять! Господи!»: думал Майкл Стоун, стоя возле выхода католического собора, где через несколько минут она обвенчается с ним, вспоминая все события предшествующие этим.

После того ночного разговора их с Анджелой прошло три года. Их отношения перешли в стойкую дружбу, в которой он с трудом терпел ее рассказы о многочисленных похождениях, втайне мучаясь желанием быть на месте ее постоянных увлечений. Казалось, даже после смерти Джека она не изменилась. Все те же увлечения, безумные поступки и прочее, что уже давно было в ее крови и что она при всем желании сама не могла бы искоренить в себе. А Майклу досталась почетно-жестокая роль ее исповедника, которому она рассказывала все, словно не замечая, как действовали на него ее рассказы. Но что делать…. Одни увлечения сменяли другие и он уже перестал относиться к этому так болезненно. И каждого нового парня Анджелы крестил за глаза «увлечением на неделю», что впрочем было недалеко от истины, так как они действительно были не долги и длились всегда от силы пару месяцев, так что по этому поводу он не беспокоился. Единственное, что оставалось для него загадкой, так это реакция Анджелы на эти разрывы. Чем более страстным было увлечение, тем больше она сама страдала при разрыве, тем больше было слов и иногда даже слез, с чем ему волей-неволей пришлось свыкнуться. И тем сильнее он любил ее, понимая, что она такая какая есть и пусть она легко увлекается, но именно способность понимать своих избранников, сочувствовать, а иногда и жалеть, все сильнее притягивала его к ней. Демон в отношениях с парнями, она была ангелом при разрыве. Но что было интересно, она всегда так прекрасно описывала своих парней. Какой он симпатичный, умный добрый, принимает ее такой какая она есть, все для нее сделает, хоть луну с неба достанет, хотя они скорее доставали не это небесное тело, а ее самое. Она делилась с ними всей своей душой, рассказывала о себе все, хотела, чтобы ее любили такой какая она есть. Что Майку было не понятно, почему же все-таки, еще вчера прекрасный парень сегодня ей становился безразличен. Все дело было в сексе? Она просто насыщалась и теряла интерес, ища новизну отношений с другими? Или же, делясь с ними всем, даря каждому из них свою душу, она в какой-то момент убеждалась, что сделала это напрасно, что ее не поняли и все слова «не могу без тебя жить, ты нужна мне» и прочее были продиктованы лишь желанием ее прекрасного тела? И поэтому, поняв в какой-то момент, что ее не любят, а просто хотят, тем более, что секс пусть и занимал в ее жизни не последнее место был отнюдь не самым главным, чего она хотела от любимого человека, он ей переставал нравиться? Быть может, она хотела быть счастливой не только плотскими наслаждениями, а еще и душевными? И поэтому рассказывала все не просто так, а давая понять, что ищет понимания? Над этим Майки и ломал себе голову постоянно, памятуя, что он только друг, только ее тень, только исповедник ее души за бокалом вина, так как в основном ее можно было разговорить только в легком опьянении, бесясь при каждом новом ее знакомстве и радуясь каждому новому разрыву. Но он не только радовался этому, понимая, что значит быть брошенным.

«Но только до тех пор, пока в ее жизни не появился…. Роберт Дэймонс. Гром среди ясного неба! И что самое неприятное, с самого начала нашего с ним знакомства (как же, упустит она случай познакомить меня со своей очередной жертвой, и знает ведь как мне все это нравится!) этот высокий симпатичный брюнет мне понравился! Да-да! Сам не ожидал, что мне может понравиться кто-то рядом с ней тем более в качестве нового увлечения! Было в его глазах, да и во всей фигуре, манере держаться, говорить, но в особенности в глазах, я сразу это заметил, что-то притягательное, из-за чего любой человек, находящийся рядом с ним чувствовал себя уверенно, надежно, зная, что в трудную минуту он поможет, если не советом, то делом, поймет, выслушает и… в общем от наличия несомненных достоинств этого парня меня просто всего наизнанку выворачивало от желания видеть его одновременно в гробу в белых тапках и единственной достойной кандидатурой в мужья моей любимой. И разве бывает так? Бывает, в этом я убедился тогда основательно. А само их знакомство! Бывают же случайности….

А дело было так. Прошло уже довольно много времени после нашего знакомства с Анджелой и подошла пора нашего выпуска, который у меня совпал с ней и по счастливой случайности было решено скинуться и погулять в каком-нибудь приличном ресторане, что наш курс и сделал, сняв на ночь не плохой ресторанчик невдалеке от океана, так что шелест волн, легкая мелодичная музыка и некоторое количество горячительного, ну это уже кому что нравится, создавали определенный романтический настрой. Анджела не захотела праздновать со своим курсом и была с нами. И вот, в разгар всеобщего веселья я уединился в клозете, так как пара литров легкого пива давала о себе знать, а когда вернулся, то моим глазам предстало следующее. На полу, в позе для молитвы стоял Чарли, мой сосед по комнате, сменивший погибшего Джека. И как я терпел этого парня! Если у Джека еще были какие-то понятия о морали, пусть грехов у него было не мало, то для Чарли законы были не писаны. Более отвязного субъекта еще не знали стены университета. Он творил, что хотел и только чудом, а быть может тем, что декан приходился двоюродным братом его матери, он сумел окончить учебу вместе с нами, хотя видит бог, его будущим клиентам лучше будет самим, совершив преступление поскорее собрать вещички и переселиться в тюрьму, так как в адвокатуре он смыслил примерно столько же, сколько папуас из Новой Гвинеи в теории субатомных частиц. И так, Чарльз стоял на коленях перед Анджелой, с четко обозначенным кровоподтеком в левом уголке рта и, вспоминая всех ангелов милосердия, среди которых я не удивился бы, услышав и ее имя, с жаром, достойным одновременно удивления и восхищения вымаливал у нее прощение. А рядом с моей любимой стоял ОН! Пока мне незнакомый, Роберт Деймонс с видом карающей десницы господней и терпеливо ждал окончания этого словесного душе извержения. Наблюдавшие за этой сценой сокурсники помогли мне восстановить упущенный ход событий. Оказалось, что в мое отсутствие, Чарли самым наглым образом, подстегиваемый энным количеством алкоголя, приставал к Анджеле и тут, когда уже сокурсники сами хотели вмешаться в эту наглость и устроить ему суд его тески[IX], совершенно неожиданно, появился Роберт, просто случайно зашедший в ресторан, не зная, что тот снят для частной вечеринки с намерением поужинать и застал эту сцену. Рассказывать дальнейшее не было необходимости, так как по виду Чарли было видно чем все кончилось.

В общем после этого Роберт стал очередным увлечением Анджелы. Надеясь, что это пройдет, я беззаботно работал в одной адвокатской конторе, ни о чем, кроме нее естественно, не мечтая. Но с каждым днем положение становилось все хуже и однажды я понял, что она наконец нашла себе любимого человека, с которым готова соединить свою жизнь, несмотря на все свои прежние заявления о нежелании быть за мужем, так как ей якобы просто не интересно было бы видеть перед собой постоянно одного и того же человека.

Так и оказалось. Однажды, когда я разбирал очередное дело об оскорблении чести и достоинства какого-то богатого ублюдка, словно только у богатых есть честь и достоинства и эти доблести прямо пропорциональны их счетам в банке, раздался телефонный звонок.

- Майкл? — Интонация голоса Анджелы заставила его чуть насторожиться. Было в нем что-то такое неуловимое, чего раньше определенно не было.

- Ангел? — Так он ее называл последнее время. — Что случилось? — В трубке минутная тишина и наконец ее голос. — Приходи ко мне сегодня…. — Обычный самоуверенный тон, что для нее было вполне обычно и не задевало Майка, хоть немого и коробило. Она разве не понимает, что у него своя жизнь, свои необходимости, обязательства и прочее, но вместо того, чтобы прежде спросить не занят ли он, Анджела в своей обычной манере все решила за него. Как будто думает, что я все брошу и побегу к ней. Но самое обидное, что она права!

- Сегодня его не будет. Мне надо поговорить с тобой.

К девяти я был у нее. Она жила здесь же в Лос-Анджелесе, нашла работу, сняла приличный домик на берегу океана и жила в свое удовольствие. Я позвонил. Дверь открыла она и сразу же поразила меня своим видом. На ней было зеленое вечернее открытое платье. С чего бы это?

- Привет. Привет. — Дружеский поцелуй щеки и я уже в главном зале, который поразил меня еще больше. Приятная полутьма, легкая приятно волнующая музыка, на столе накрыто на двоих, аля ужин при свечах и она.

- Ангел мой, что происходит? — Мне все это определенно не нравилось. Провести вечер с Анджелой было конечно для меня не внове, хотя последнее время такие вечера стали редкостью из-за Роберта, попить легкого вина, поговорить, это было нормально, но никогда еще не было всего того, что я наблюдал сейчас.

- Я…. — Она присела рядом с ним на софу. — Я выхожу замуж.

Так на меня повлияла эта новость. Что поделать. Человечество изначально больно эгоизмом в большей или меньшей степени и мне конечно было больно знать, что она с другим. Быть может я привык к ее постоянным увлечениям потому, что они были недолговечны и у меня был призрак надежды, что когда-нибудь она обратит свой взор на меня и не как на друга. Но теперь эта новость забрала у меня последнюю надежду. Хотя…. Кому нужна надежда с моим-то прошлым? Даже если бы она была со мной, что бы я мог предложить ей хотя бы не как человек, я зарабатываю достаточно, а просто как мужчина? А Роберт? Он ей вполне подходит. И пусть лучше она будет с ним чем со мной. Мне не чего ей предложить, кроме своей любви, а он ее достоин. Достоин как никто другой и так будет лучше.

Она улыбнулась, прочитав по выражению моего лица все то, о чем я думал.

- Я знала, что ты поймешь. И… — Она подвинулась ближе.

Все следующее за этим я до сих пор вспоминаю как странный сон. Ее жаркое дыханье, губы, словно вытягивающие из моих все соки. Мое испуганное «я боюсь», ее нежное и спокойное «расслабься, доверься мне» и…. Не знаю, что она сделала в ту ночь, но у меня все получилось! Она, словно сделав мне последний подарок, за дружбу и понимание, восстановила во мне веру в себя. Я стал мужчиной. Быть может, это было последнее прости или извинение за то, что она осталась с ним, а не со мной, над этим я не думал и не хотел думать. Знал только, что после того, что было уже никогда не смогу полюбить кого-либо кроме нее. Да, теперь я мог любить кого хочу в полном смысле этого слова, но мне нужна была только та единственная, которой я был слишком многим обязан. И…. Только тогда я понял, что в тот вечер она вовсе не спала….»:

И теперь, Майкл Стоун, преданно любящий Анджелу и искренне ненавидящий Роберта, хотя бы за то, что он единственный из ее парней который ему не менее искренне к тому же нравился, был обречен иметь честь быть приглашенным на их свадьбу, грозящую состояться через несколько минут…. Комментарии, я думаю, излишни! Тем более, если учесть, что ее отец, в силу случившегося недавно недомогания не смог присутствовать на свадьбе, то нашему герою предстояла завидная роль, по просьбе самой Анджелы (издевается что ли?), провести ее по собору к алтарю и символически передать жениху, то есть сыграть роль так не кстати приболевшего отца….

Само место было выбрано просто идеально. Величественный собор в готическом стиле, возвышающийся над всем своей монументальностью, древний, как сама история. Не одну свадьбу видели эти стены, где органные звуки Баха обрушиваются на вас подобно девятому валу, напоминая само величие божье и, уносясь под высокие своды, вовсе не для того, чтобы умереть, затихнув навеки, но чтобы продолжать звучать в самих душах людских. Огромный золотой алтарь, перед которым через некоторое время прекрасные губы Анджелы произнесут неотвратимое «да». Огромные цветные витражи, сквозь которые разноцветными бликами прорывается солнце. Интересно, как они будут играть у нее на платье? Длинные ряды скамеек, где уже разместились все приглашенные, в предвкушении прекрасного зрелища и столь же прекрасного угощения после необходимых церемоний. Их совсем не много, только самые близкие и друзья. С ее стороны мама, сестра, какие-то дальние родственники, имен которых Майкл при всей своей феноменальной памяти просто не мог вспомнить и подружки невесты. С его стороны только несколько человек довольно строгой наружности, держащие себя довольно строго и с каменными выражениями лиц, насколько знал Майкл, это были друзья будущего мужа Анджелы. Родителей жениха видно не было. Они давно умерли, погибли в автомобильной катастрофе, как рассказывала Анджела помимо прочих своих восхищенно-влюбленных рассказов об их с Робертом отношениях. Освещение соответствовало. Многочисленные свечи, почти не разгоняли вековой полумрак и лишь само место действия возле алтаря было освещено должным образом, дабы дать возможность вступающим в брак предстать во всем своем величии и дать возможность гостям искренне помереть от зависти. А в воздухе разливался божественный аромат цветущих яблонь, со всех сторон окружающих это монументальное строение.

И вот. Приоткрывается дверь из толстого дуба, обитого позолоченной инкрустацией и входит невеста, улыбается Майклу, а Бах сменяется свадебным маршем. Майк берет ее под руку, напуская на себя торжественный и в какой-то мере степенный вид уже пожившего человека, осознавая, что слегка переигрывает, но он ничего не мог с собой поделать. Вся торжественность обстановки просто обязывала его соответствовать. Все обернули голову в их сторону, замерев от восхищения. Анджела действительно прекрасна. Платье невесты, конечно, вне всякой критики, но и оно лишь подчеркивало ее собственную красоту, а сквозь фату все видят ее счастливое лицо с тем выражением, что Майкл видел не раз в минуты, когда ей было особенно хорошо. В глазах и во всем лице нежная бархатная теплота, которую, кажется, можно даже погладить рукой, так явственно она ощущалась, а во всем облике непередаваемое ощущение радости и предвкушения великого события в ее жизни. Длинный шлейф фаты сзади поддерживали два ангелочка. Совсем маленькие мальчик и девочка. Мальчик одет как взрослый, в смокинг, с почти взрослым, вызывающим улыбку, выражением на лице, а девочка в точную копию платья Анджелы в миниатюре, только без фаты. И вся эта торжественная процессия степенно, давая всем возможность насладиться этим незабываемым зрелищем, двигалась по направлению к алтарю, где улыбающийся (черт бы его побрал!) жених стоял, проявляя едва заметное и вполне понятное нетерпение.

Наконец они поравнялись. Майкл передал руку Анджелы Роберту с явно читаемым выражением на лице «береги ее как зеницу ока, парень, иначе тебя в этом же храме и отпоют» и отступил назад, заняв место чуть позади невесты, держа наготове кольца на любезно поданном золотом блюдечке. Рука его от волнения немного дрожала и кольца выдавали себя легким, едва слышным звоном.

Что говорил священник Майкл запомнил довольно смутно и лишь напоследок, когда согласно обряду святой отец объявил их мужем и женой и предложил жениху поцеловать невесту, он с трудом подавил желание свернуть Роберту шею.

Букет, брошенный Анджелой в толпу наивных дурочек, так стремящихся поскорее выскочить замуж, достался Джен.

Спустя какое-то время после свадьбы она позвонила.

- После свадьбы? Сама догадайся! Разрываюсь между двумя желаниями. Вздернуться или же увидеть в ней Роберта.

- Знаю. Ты звонишь по делу или как? Голос у тебя взволнованный.

- Вовсе нет! Объясню на месте. Это очень важно. Только скорее, пожалуйста.

Я встретил Джен в одном из коридоров. Она одиноко сидела на стульчике в углу и о чем-то грустила.

- Привет, Майк. — Джен в своей обычной манере сразу взяла быка за рога. — Помнишь автора «Прости»?

- Он умирает здесь, в больнице, опутанный проводами. Страшное зрелище. Худой, бледный, но в ясном сознании. Ты ведь помнишь, что у него рак?

- Да, помню. Но…. — Я был в растерянности. Куда она клонит? — Ты хочешь чтобы я его навестил или что?

- Не совсем…. Дело в том…. Помнишь, что он говорил насчет того, чтобы увидеть ту единственную любовь, которую он бездарно потерял и попросить у нее прощения?

- На самом деле это случайность. Однажды присутствовала на съемках одного фильма и была там одна женщина. За тридцать, но с виду не дашь, очень красивая. Мы с ней случайно столкнулись в буквальном смысле слова. Как оказалось, она генеральный продюсер фильма, хотя постоянно живет в России, а здесь по делам своей фирмы. У нее известное туристическое агентство, еще что-то, что я уже не помню, в общем ветер в карманах не гуляет. Мы заговорили сначала о фильме, затем перешли на более личные темы, у нас женщин это бывает и…. Ты не поверишь! Оказывается, она давно ищет Максима. Как она сказала, он так неожиданно исчез, что…. В общем, дальше личное.

Чуть приоткрылась дверь в палату и перед Майклом предстала та самая, первая любовь, именно такой, как ее описала Дженис. Она была действительно очень красива. С легким акцентом в приятном голосе она попросила их войти. В палате, на кровати в окружении проводов лежал он, рассматривая какое-то фото. Заметив, что они вошли, он с улыбкой отдал фотографию своей первой любви со словами:

- Да. Они прекрасные малышки, Наташа. Если бы…. Если бы ты мне родила таких, я бы ходил под кайфом до конца своих дней. — И обратился к вошедшим Майку и Джен. — Я хотел поблагодарить вас обоих за то счастье, которое вы мне доставили. Годы боли прошли и в этом вы сыграли свою роль. Пожалуйста, никогда не повторяйте моих ошибок. — Он говорил еще много всего, что просто не вместила память Майка. Они вышли и оставили их двоих наедине. Майкл никогда не знал о чем они говорили, но полагал, что последними словами Максима были слова любви и понимания…..

Вышедших из палаты друзей почти сбила с ног оперативная бригада врачей, спешивших в палату Максима, откуда спустя некоторое время вышла она. Грустная, со следами потекшей косметики. Она взглянула на них и чуть кивнула.

После они сидели в небольшом кафе при госпитале и Наташа рассказывала обо всем, что когда-то связывало их с Максимом. Почти ничего из этого память Майкла не сохранила. Только последние слова, которые она произнесла напоследок.

Жизнь странная субстанция, подчиненная определенным правилам самой природы. Ты рождаешься, вырастаешь, делаешь себе подобных, в чем нехотя уподобляешься богу, творя по образу и подобию своему и умираешь. Снова и снова, снова и снова, по кругу из века в век из поколения в поколение. И разве ты можешь сказать, признавшись честно самому себе, что это только я могу так чувствовать, только я могу желать таких вещей, которых не желал никто, только я, потому что твое собственное я для тебя значит больше, чем все те миллиарды, бывшие до тебя и будущие за тобой. Ты не прав, человек. Они тоже были людьми и у них тоже были страсти, аналогичные твоим. И они тоже любили, страдали от безответной любви и искренне радовались любви взаимной. Ведь по сути дела каким бы сложным созданием не был человек, все его поступки можно описать очень просто. Что хорошо, то приятно, что плохо, то отталкивает от себя, причиняя порой даже боль. Сладко — хорошо, горько — плохо. Человек просто привык словно наркоман, следовать тропой удовольствий. Проснулся утром, не очень рано, хорошо. Чашка утреннего кофе с большим количеством сахара — отлично! Детишки поцеловали тебя перед уходом в школу, а жена перед работой — приятно. Машина завелась с первого раза, похвалил начальник, работа делается быстро и легко, а вечером уставшая душа ложится на диван, берет газету, отвечает на бесконечные вопросы детей, радуется их успехам в школе, любит ночью жену….. Все это понятно и само собой приятно. А напротив? Другая картина? Все дерьмо, жены, детей, квартиры машины нет, ты бомж на улице питаешься объедками, копаешься в мусоре, спишь с крысами и вшами, всеми презираем…. Это плохо, это даже отвратительно. Так и в любви. Взаимность — хорошо, нет взаимности — хоть в петлю. Ты в самом прямом смысле слова лишен своего наркотика — любимого человека и, если его уже не вернуть, то волей не волей, придется пройти абстинентный синдром, переломаться, возможно с другим наркотиком, что было бы проще, либо найдя альтернативу, постараться заняться чем-нибудь.

Майкл положил трубку и задумался. Вот уже почти пол года он работает в этой конторе. Вполне приличная зарплата, отдельный кабинет, вполне нормальный шеф и даже собственная секретарша, что было особенно приятно. Насколько приятно, Майк оценил в тот момент, когда получил повестку в суд за сексуальное домогательство в отношении этой самой мисс Шепард, когда он всего лишь подарил ей в знак хорошей работы коробку конфет с коньяком. В общем, с тех пор, как ему с трудом удалось все-таки убедить присяжных в том, что его намерения были чисто делового характера, а коробка конфет здесь вообще не причем, отношения с секретаршей превратились для него в постоянное предгрозовое ожидание. Он постоянно ждал, что еще она поймет не правильно и потащит его в суд. Вошла она и с деланной улыбкой, не говоря ни слова, прошла к его столу и положила толстую папку ему на стол. Только она развернулась, как Майк сказал:

- Спасибо. — И усмехнулся про себя, заметив, как дрогнули ее плечи от неожиданной резкости благодарности.

Дверь поспешно закрылась и Майк открыл дело. Ну конечно! Этого вполне следовало ожидать. Она принесла, то ли по ошибке, то ли от желания насолить ему, совершенно другое дело. Но что это? Майкл внимательнее вчитался в дело некого Стивена Бэйли о торговле наркотиками. То, что привлекло его внимание, была фотография подсудимого Бэйли. С нее, нагло улыбаясь смотрел на него Роберт Дэймонс! От удивления Майк даже кофе подавился и углубился в материалы следствия. Стивен Бэйли, рост, возраст, место жительства, родители погибли в автомобильной катастрофе, был задержан по подозрению в торговле наркотиками. Улики были на лицо и казалось, любой мало-мальски смыслящий в юриспруденции прокурор мог бы засадить Бэйли-Дэймонса лет на двести-триста в тюрьму строгого режима, а нет…. Отпущен за не доказанностью. Судья Саймон Флетчер, дальше прилагался список присяжных и все они решили, что улик недостаточно и подсудимого следует отпустить.

По компьютеру, он связался с базой данных ФБР, где через одного знакомого смог найти полное досье на этого Бэйли. Как оказалось, это было не одно его имя, Бэйли, он же Фоули, он же Стивенс, он же Уокер, он же Дэймонс оказался давнишней мишенью ФБР, которое довольно давно копало под него, но никак не могло зацепить. Он снял трубку.

- Мисс Шепард. Вы не могли бы соединить меня с судьей Саймоном Флетчером? И пожалуйста, не как в прошлый раз. В китайской закусочной меня из-за вас должны бы сделать уже почетным клиентом, хотя их кухни я определенно не перевариваю во всех смыслах слова.

- Минутку, сэр. — И через пару минут он услышал в трубке немного хриплый голос, принадлежавший определенно не китайцу.

- Вас беспокоят из адвокатской конторы «Джеферсон и сыновья». — Майкл на мгновение задумался. Если дело не чисто, то придется действовать очень осторожно. — У нас тут возникли вопросы по одному делу. В общем… — Наигранная пауза. — Это не телефонный разговор. Вы не могли бы уделить пол часа вашего времени, чтобы уладить кое-какие вопросы?

- Пол часа? — Шуршание бумаг, слышимое даже в трубке. — Как вы сказали, мистер…

- Мистер Стоун. У меня к сожалению все занято на ближайшей неделе. Вас устроит половина третьего в среду на следующей неделе?

- Вполне, сэр. Спасибо. — На том конце положили трубку.

Ждать полторы недели? Ждать и позволить Анджеле жить в полном неведении рядом с преступником? Нет. Такого Майкл допустить не мог. У него возникла одна идея. Что-то неуловимое, быть может его профессиональное чутье, заставило его действовать, не дожидаясь назначенного срока, благо у него имелись определенные связи в разных кругах.

Через три часа, не выходя из кабинета, через информаторов, служащих банков, людей, являющихся присяжными на том процессе, он уже обладал всей полнотой картины.

Судья Саймон Флетчер, являясь двоюродным дядей Роберта со стороны матери, явно не мог допустить того, чтобы его любимый племянник попал в тюрьму, особенно ввиду того обстоятельства, что в ходе процесса, его личный счет, доступ к которому Майк получил всеми правдами и неправдами с огромным трудом, претерпел определенные изменения в лучшую сторону.

Счета семи из двенадцати присяжных подверглись такому же изменению, но вот остальным пяти позавидовать было явно нельзя. Ввиду безвременной кончины двух из них, а трое переменили место жительства и найти их теперь, если еще был смысл искать, не представлялось возможным.

Двух главных свидетелей по делу, один из которых, поговаривали, был правой рукой Робби, постигла та же участь. Один, довольно удачно поскользнулся в ванной, совершенно случайно сломав себе при этом шею, несмотря на то, что как важный свидетель находился под охраной ФБР, а второго так и не нашли. И лишь небольшая заметка в газете, о том, что одно рыболовецкое судно, промышлявшее отловом акул, как-то нашло в желудке одной из них не переварившийся палец с обручальным кольцом, на внутренней стороне которого была выгравирована надпись «Моему любимому Дейву от Марты», давала возможность предположить о его трагической участи.

В конце концов, к исходу рабочего дня Майкл обладал достаточной информацией, если и не позволяющей засадить Роберта в тюрьму, то определенно дававшую право сделать вывод о его деятельности, идущей явно в разрез с законом, что и подтверждалось материалами ФБР, изучая которые Майк, если быть до конца честными, сам нарушил закон, что определенно было не в его правилах. Но на карту было поставлено будущее его любимой, так что его вполне можно было понять.

Уже садясь вечером в машину Майкл знал, что ему делать. Поначалу его мучили сомнения. Все же у них не плохая семья. Роберт любящий муж и несомненно будет отличным отцом, Анджела его любит. Ему не хотелось разрушать столь удачно сложившуюся семью. Но он знал, не в первый раз сталкиваясь с преступным миром в силу своей профессии, как могла повлиять на Анджелу преступная деятельность мужа. Он не хотел, даже не имел права вмешиваться в их отношения. Пусть он друг семьи, но кто он такой, чтобы разрушать эту семью. С другой стороны Майкл очень не хотел, это было единственное чего он действительно никогда не хотел, чего в тайне боялся и теперь его страхи обрели под собой почву. Он не хотел в один прекрасный день опознавать ее тело в морге….

Оставалось сделать первый шаг. Дать искру той цепной реакции, о последствиях которой он еще не подозревал. Трубку долго не брали. Наконец ее голос спросил:

- Майкл! Как я рада тебя слышать! Слушай…. — Дальше последовали многочисленные сведения о том, где, когда, почему, зачем, что, сколько всего они видели, вернувшись только недавно из свадебного путешествия. Терпеливо выждав, когда иссякнет поток ее восхищений и в глубине души чувствуя себя последней сволочью, он спросил:

- А Робби дома? — Уже другим, немного взволнованным тоном она спросила.

- Нет. А что, что-то случилось? Его вызвал менеджер его бара, там какие-то финансовые проблемы и он уехал.

- Ты так доверяешь ему? А ты уверена в том, что он действительно в том баре?

- Майки! — Голос определенно изменил свою интонацию, в нем даже проявились грозные нотки. — Я знаю, ты Робби недолюбливаешь, но как ты можешь!

- Недолюбливаю? Ну это как сказать…. Энджи, ты давно меня знаешь?

- Достаточно давно, чтобы понимать, что без причины ты не стал бы так говорить. Надеюсь, у тебя есть доказательства? — И судя по ее тону, Майк понял, что лучше бы они у него были….

«Если бы у меня были доказательства, я бы с радостью отправил твоего муженька в места не столь отдаленные, любимая». С досадой подумал Майк. А ведь и правда на Роберта у него ничего стоящего не было. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что он преступник и рядом с Анджелой ему делать нечего. Но что он мог ей сказать? При всем их друг к другу доверии она бы не поверила ни единому его слову, хотя бы в силу своего предвзятого, читай влюбленного, отношения к своему мужу. И Майклу приходилось блефовать во спасение:

- Больше, чем ты себе представляешь, дорогая. Но, если не веришь, можешь сама в этом убедиться. Поищи что-нибудь в доме или сходи в бар. Быть может сама поймешь, что я имею ввиду. — И он положил трубку. Колесо запущено и его уже не остановить. С одной стороны Майкл считал себя последним ублюдком, но с другой понимал, что поступить иначе не мог.

Растерянно положив трубку, Анджела задумалась о том, что он имел ввиду. Ведь не могло же так быть, чтобы ее муж, сразу же после медового месяца стал ей изменять, да и вообще она не представляла себе, чтобы ее Роберт мог ей изменить вообще! Но с другой стороны…. Майкл не стал бы просто так, даже учитывая его отношения к их с Робертом браку, так говорить о нем. Она знала Роберта с его честным, в чем она никогда не сомневалась к ней отношением и в тоже время знала Майкла, с его никак не проходящей любовью к ней. Но она не могла допустить мысли, чтобы при всем своем отношении Майк мог опуститься до банальной зависти или еще хуже, подлости по отношению к ней. Что же делать? Поверить мужу, не дававшего никогда повода усомниться в своей честности? Или поверить другу, также никогда ее не обманывавшему?

В общем, Анджела сама не заметила, как стала перебирать одну вещь за другой, чистить карманы, заглядывать в тумбочке, уверяя саму себя при этом, что это она делает не потому, что поверила Майку, а просто, чтобы окончательно удостовериться, что последний свихнулся от ревности. Наконец, обыскав все, что только можно было и ничего не найдя, с чувством праведного негодования она взяла машину и отправилась в бар мужа, чтобы там вместе с ним посмеяться над этим влюбленным идиотом, который не придумал ничего лучше, как сеять сомнение в ее душе.

Пользуясь тем, что никогда не была в этом баре, она могла действовать в открытую. И, присев за стойку бара, обратилась к старому толстому, но явно прекрасно знающему свое дело бармену:

- Простите, я могу увидеть мистера Дэймонса? Он здесь?

- Скажите, его любимая. — Анджела решила действовать осторожно и такой двусмысленный ответ вполне подходил на тот случай, если он решит, что это его любовница.

- Сейчас, мисс. — И он удалился, попросив сменить его своего молодого напарника.

- Что будете пить мисс? — Спросил тот. Приятный молодой человек, ненамного младше самой Анджелы.

Решив немного поиграть с ним, Анджела улыбнулась ему своей обворожительной улыбкой, в результате чего парень от неожиданности выронил шейкер. О да! Она умела покорят сердца!

Она улыбнулась про себя и обратила внимание на соседа, который уже изрядно нагрузился. Мужчина средних лет, в приличном костюме и явно читаемыми на лице неприличными мыслями, которые, подстегиваемые изрядным количеством горячительного не преминули обратиться в действия.

- М-мадам? П-п-позвольте. Угостить вас. — С трудом произнес он, заикаясь непонятно от чего, скорее всего от алкоголя. Анджела решила его игнорировать и даже не повернула голову в его сторону. Тип явно не желал отставать от нее. — М-м-мадам! — Еще раз произнес он и попытался обнять «м-м-мадам» с явными намерениями, но не рассчитав своих сил сверзился на пол.

- Выгнать эту скотину, Джим! — Раздался громкий голос ее мужа. — И проследи, чтобы он больше здесь не появлялся! Здравствуй, любимая. — Они поцеловались. — Надеюсь, я вовремя?

- Разве жена не может выпить в баре своего мужа? — Невинно спросила она и добавила. — Ты оставил меня одну и мне стало скучно, вот и все.

- Хорошо. Допивай маргаритку, а мне тут нужно закончить дела. Я скоро. — Еще один поцелуй и он ушел в сопровождении человека явно казенного вида. Бухгалтер, решила она и спокойно допила свой коктейль.

Нет, он не может изменять ей. Он ее любит. Но что имел ввиду Майкл? Ладно. Не буду обращать внимания на его влюбленный бред. Перебесится. Найдет себе подружку и забудет обо мне…. Надеюсь….

Ночь, мирно потрескивает теплым светом камин, играет легкая музыка. Он, она у камина на диване. Он гладит ее еще влажные после ванны волосы. Легкое вино и теплые разговоры, прерываемые нежными поцелуями.

- Ты же знаешь, у меня много дел. Нельзя же, чтобы детишки голодали. — Он нежно погладил ее животик. — Что говорит врач?

- Пока не знаю. Он должен завтра позвонить. Ты кого хочешь?

- Называй меня сентиментальным идиотом, но сам не знаю почему, я бы хотел чтобы у нас была маленькая девочка похожая на свою маму. — Он нежно поцеловал ее и добавил. — Во всем. Иди, я скоро.

«Не дай Бог во всем!», подумала Анджела, укрываясь теплым одеялом. Время тянулось медленно и она сама не заметила, как задремала. Внезапно какой-то звук, скорее всего дверь в ванной закрылась, вернул ее из страны сновидений.

Мельком взглянув на часы, она увидела, что прошел уже час, а Роберта все не было. Она встала и решила пожурить своего муженька, что он так усердно работает. Проходя мимо его кабинета она заметила горящий монитор, но за компьютером никого не было. Наверное, он вышел в туалет, этот звук ее и разбудил. Повинуясь извечному женскому любопытству, она прошла в кабинет и взглянула на экран. То, что она увидела, навсегда изменило все ее отношение к мужу. На экране были данные о сделках по продаже наркотиков. Все, что она знала о муже, так это то, что он бизнесмен, содержащий несколько баров, ресторанов, магазинов, но ничего подобного, тем более связанного с наркотиками, Анджела не предполагала. Мельком пробежав глазами по экрану, она удостоверилась, что эти данные были явно вне закона. Похолодев от такого открытия, она все же нашла в себе силы вернуться в постель.

- Еще не спишь? — Спросил он, целуя ее. — Извини, нужно было разобраться с делами.

- Ничего. Я все равно бы не уснула без тебя. — Нашла в себе силы ответить Анджела.

Дальше была ночь любви. Но не так, как себе представляла это она. У нее открылись глаза. И теперь ее обнимал, целовал не ее муж. Словно чужой человек сейчас любил ее, словно кто-то другой, не тот прекрасный Роберт, каким она привыкла себе представлять своего мужа. Не он….

Рано утром, когда Роберт уехал, она позвонила Майклу.

- Да? — Она подняла его с постели и адвокат, как это обычно бывало по утрам, пребывал еще где-то наполовину во сне.

- Что мне делать, Майк? Он…. — От волнения она не могла даже связно говорить. — Он мой муж…. Но жить с преступником я не могу. Он продает наркотики, я не могу себе представить, что….

- Так значит все данные у него на компьютере? — Майк сделал для себя заметку на память.

- Да. Что мне делать? Ты же мой адвокат и к тому же друг. Посоветуй!

- Тебе нужно скрыться от него. Уехать ненадолго. У меня на восточном побережье есть небольшой домик, о котором никто не знает. Там тебя никто не найдет.

- Но он будет меня искать. Наверняка пойдет к тебе.

- Это уже мои проблемы. Сначала нужно уладить твои, а за меня не волнуйся. Я выкручусь! Адвокат я в конце концов или нет! Только сначала не могла бы ты сделать для меня кое-что?

Анджела, замирая от страха услышать какой-нибудь шум, хотя она знала, что Роберт не вернется раньше трех, прошла в его кабинет, собрала все дискеты, которые только смогла найти у него в столе и, сложив их в сумочку, собралась уходить, как тишину дома прорезал телефонный звонок. От неожиданности она вздрогнула, но нашла в себе силы поднять трубку.

- В общем…. Нет. Все в полном порядке. Но я бы хотел вас видеть лично.

- Простите, в ближайшее время я не смогу. Вы не могли бы сказать это по телефону?

- Видите ли…. — Голос слегка замялся. — Я не привык сообщать такие новости по телефону, но…. Если вам действительно некогда, то…. Я могу поздравить вас. У вас будет ребенок.

Очень рада!?! От этой новости Анджела на мгновение оцепенела. Всего лишь день назад она была бы счастлива от такой новости, а Роберт был бы на седьмом небе от счастья. Но теперь перед ней представала иная перспектива. Стать матерью ребенка, отец которого… преступник!

«Глядя на мою жену, я всегда удивлялся. Удивлялся и не понимал почему она со мной? Я не красавец, определенно не Алек Болдуин, не суперстар и если быть до конца честным с собой, я очень далек от совершенства, но она со мной. Она выбрала меня, решила, что я ей нужен, что у нас могут быть дети и этих детей она хотела от меня. Не понимаю…. Быть может это и есть любовь? То чувство, которое неподвластно нашему пониманию, нашей мужской зрелой разумной оценке и что вовеки веков всегда будет недопонято, недосказано, недоосмысленно. Она меня любит. Я это знаю, ценю, стараюсь ей во всем помогать, быть нежным, заботливым. Она нежная, добрая, милая. Я люблю гладить ее волосы, целовать их, знаю каждую складочку кожи, помню все ее слова, вижу в ее глазах то, что никогда не сможет сказать ее голос, это нужно видеть, чувствовать и понимать, она….. Господи! Я же просто пишу готовые штампы! Их сколько угодно в любом бульварном романе! Я понимаю, что обманываю сам себя, отдаляю неизбежную мысль, посещающую меня каждую ночь, когда я лежу рядом с ней после того, как мы занимались любовью и вдыхаю ее особый женский аромат, волнующая женственность которого всегда будила во мне очень нежные чувства к ней и когда ее милая головка покоится на моем плече, я могу только гладить ее дивные волосы, говорить приятные слова, думать о будущем и знать… я не люблю ее…. Она? Да, любит. Я это знаю, иначе зачем ей быть со мной? Но я нет. Не люблю и никогда не смогу полюбить. И она это знает, знает, что даже после нашей свадьбы, состоявшейся через месяц после свадьбы Анджелы, какая-то часть меня навсегда осталась с ее сестрой. Любовь….. Она словно неотъемлемая часть твоей души, которая всегда с тобой, как часть тела, как рука, нога или голова, но это часть души, которая при разрыве навсегда остается с той, кто тебя бросил, с любимым человеком и даже спустя много лет, когда у тебя уже другая жизнь, возможно жена, дети, какая-то часть тебя осталась с ней, с любимой и тебе все равно постоянно чего-то не хватает, что-то постоянно волнует, что-то важное и нужное, что было когда-то, но чего нет сейчас….Этого уже не изменить…..

Прошло десять лет. У Анджелы прекрасный сын, Джон. Немного он похож на отца, но глаза…. Глаза у него определенно от мамы. Я его крестный отец. Даже странно с моим отношением к Богу. И когда Анджела попросила меня стать крестным, я сначала воспринял это как неудачную шутку. «Ангел мой», как я тогда сказал, именно так и не иначе «Ты сама-то понимаешь о чем меня просишь? Если и есть человек более всего не подходящий на роль крестного для твоего сына, то он перед тобой. Ты знаешь мое отношение к Нему, как я его ненавижу, что давно нарушил все его заповеди и что я вообще придерживаюсь буддистских взглядов на религию, так как в данном случае буддизм не предлагает слепой веры в нечто непонятное, чем, если быть честным грешит католичество. Анджела! Да подумай сама! Худшего крестного у твоего сына быть просто не может!» То, что сказала она после изменило мое мнение. Она просто заглянула в мои глаза, зная, что я не могу ей в чем-либо отказать и просто сказала «Пожалуйста, будь крестным Джона». И все! Этого было вполне достаточно, чтобы я, чувствуя себя при этом последним идиотом прошел через этот ритуал.

После ареста Роберта, состоявшегося, откровенно говоря, не без моего участия, она приехала обратно в Лос-Анджелес, где сняла небольшой приличный домик. В дом Роберта, где было слишком много неприятных для нее воспоминаний, она вернуться не захотела и я ее в этом понимаю. У меня сохранились ее дневники, где она описывала все, о чем думала вдали от Лос-Анджелеса. Сейчас, перечитывая их, я понимаю, как сильно она любила Роберта и не менее сильно боялась за сына. Боялась быть женой преступника, надеясь, что он в конце концов исправиться и в тоже время не хотела быть матерью сына преступника. Местами она даже думала об аборте, который, я не сомневаюсь, состоялся бы, если бы не чувства ее к Роберту. Она хотела сохранить в себе частицу его, но частицу не преступника, а любимого ею человека, человека который был ей нужен, но с которым она не могла быть рядом из-за рода его занятий. Но это ее дневники и я не имею права рассказывать обо всем, да и не хотел бы, так много значат для меня эти исписанные, местами дрожащим почерком, местами с буквами, расплывшимися от слез, есть даже строчки, предложения, оборванные на половине, так сильны были ее эмоции в тот момент, что даже слова не ложились на бумагу. Но это уже не важно. Сейчас главное то, что с ней, кажется все в порядке, все даже очень не плохо. У нее своя жизнь, кажется, появился на примете не плохой человек, не богатый, не такой хороший (да при всем своем роде занятий сам по себе Роберт никогда в душе не был плохим), как Роберт, но он любит ее и я лишь могу надеяться на то, что ее ожидает прекрасное будущее. Я только надеюсь, она не заставит меня вновь пройти через тот свадебный кошмар, что я пережил десять лет назад! Кого я обманываю? Стоит ей только попросить…. Я старый безвольный тюфяк, вот кто я! Давно следовало бы похоронить все эти любовные сопли и жить спокойно со своей женой, а не могу…. Даже ради Дженифер и наших двух детей, милых девчушек-близняшек, которых я безумно люблю, но….. В те дни, когда Анджела навещает нас с сыном и в вечерних сумерках, сидя на крыльце нашего дома, любуясь на океанский закат, загадочное и волнующее почти ежедневное, но никогда не приедающееся событие, я, чувствуя себя вором, обнимая жену, все равно украдкой ловлю каждое ее слово, взгляд, перекидываюсь парой незначительных слов и мое сердце словно у автомобиля, взявшего с места сотню миль в час, несущегося по краю пропасти. А когда я смотрю, как Джон играет неподалеку с моими девочками, очень сожалею, что это не наши с ней дети….

А Роберт? За торговлю наркотиками он получил, даже с помощью элитной армии адвокатов, которых нанял для этой цели, по заслугам и выйдет через пятьдесят лет, если выйдет, уже дряхлым, ни на что не годным стариком. Я надеюсь…. ».

Майкл закрыл свой дневник и бросил беглый взгляд на часы. Почти полночь. Чудо, если Джен не спит и ждет его. Устало потянувшись в кресле, он закрыл дневник, спрятал его в самый дальний ящик стола под кипу деловых бумаг, надеясь, что жена никогда не найдет его, в чем уже давно ошибался и прошел в ванную, а затем в спальню.

Дженис спала. Полу сидя, с подушкой под спиной и в руках держала книгу, как читала, так и заснула. Майкл заботливо и осторожно взял книгу из ее рук, машинально отметив, что это какой-то новый роман Стивена Кинга, самое подходящее чтение на сон грядущий, снял ее очки. Дженис что-то пробормотала, но не проснулась. Он помог ей, полусонной, улечься поудобнее, поцеловал и лег рядом, выключив свет на ночном столике.

Сон не шел. Даже дневная усталость не помогала, он лежал в темноте и разглядывал силуэт Джен. Он хотел любви, хотел обнимать ее, целовать ее волосы и.… Это никогда не было для него простым сексом. Простым и надоевшим за десять лет сексом, как у большинства других пар. Нет…. В этом для него было нечто большее. Он искал не радости плотских утех, которые приходили через несколько минут сами собой, нет…. Для него было важнее, что рядом с ним была она, он не был больше одинок и в сексе лишний раз искал не удовольствия, а душевного единения, понимания, уважения…. Но Джен спала и он был бы слишком большим эгоистом, если бы разбудил ее после тяжелого рабочего дня. От скуки он зажег свет со своей стороны кровати и взял ее книгу. Открыл на случайной странице и начал читать, сначала без особого интереса:

«- Я так устал от боли, которую слышу и чувствую, босс. Я устал от дорог, устал быть один, как дрозд под дождем. Устал от того, что никогда ни с кем мне не разделить компанию и не сказать, куда и зачем мы идем. Я устал от ненависти людей друг к другу. Она похожа на осколки стекла в мозгу. Я устал от того, что столько раз хотел помочь и не мог. Я устал от темноты. Но больше всего от боли. Ее слишком много. Если бы я мог сам со всем покончить! Но я не могу»[XI].

Майкл подумал, что тринадцать лет назад эти слова могли бы стать эпиграфом ко всей его жизни. Но сейчас он был не один, и повинуясь нежной волне, поднявшейся из самых глубин души, он повернулся и осторожно поцеловал жену в плечо, которое одеяло так удачно предоставило его взору, сползя в самый подходящий момент. И вновь углубился в чтение, не замечая того, что Дженис не спала. Не спала… И беззвучная слеза медленно катилась из левого глаза на щеку, оставляя свой влажный и блестящий в свете луны пробивающейся из окна призрачным светом, след….

Сумасшествие. Сознание в этом каменном мешке претерпевает определенные изменения. Нельзя сказать, в худшую или лучшую сторону, но однажды попав сюда, ты уже никогда не сможешь отмыть это из своей души. В каждой поре твоего тела сохранится до конца твоих дней тюрьма. Ее законы, ее климат, ее особый образ жизни, это своего рода микро модель мира, где главенствующая каста стоит на более жалких и униженных, где законы не писаны, но соблюдаются непрекословно. Здесь каждый узнает себе цену, занимает свою, только ему отведенную нишу, за которую очень часто приходится драться.

Мрачная камера после отбоя. Одна двух ярусная кровать, умывальник с бритвенными принадлежностями, над ним старое, треснувшее в двух местах зеркало, смотреться в которое, конечно же, плохая примета, но, как говорится, если ты жаришься на сковородке в аду, то глупо жаловаться на жару. На стенах плакаты с девицами, особое место занимает фотография молодой девушки, глаза которой пересекает тень от решетки и только опытный взгляд может с первого раза без особого труда узнать в ней Анджелу Блэкхарт-Робертс.

На верхнем отделении двух ярусной кровати спит толстый негр. На нижней кровати не спят. Легкие проблески седины и морщинки у уголков губ и глаз не мешают узнать в нем Роберта. Он не спит, а напряженно думает. Убедившись, что его сосед заснул, правая рука Роберта осторожно достает из-под матраса сделанную из ручки ложки заточку. Достаточно длинную, чтобы проткнуть тонкий матрас и толстую спину свиньи на верху. А потом…. Но он не хотел думать над этим, что будет потом, сейчас главное было его сосед. Толстый нигер на верхнем ярусе. Рука немного дрожала. Пришлось обхватить заточку двумя руками и резко снизу вверх, прочертив короткую траекторию, Роберт проткнул жирного ублюдка. Тот громко вскрикнул, дернувшись, Роберт вытащил заточку, сделал еще несколько ударов, сколько именно не считал и быстро скатился с кровати, прежде чем кровь полилась на него, просочившись сквозь матрас. То, что Патрик орал как резанная свинья входило в планы Роберта.

Через несколько мгновений криками негра была разбужена вся тюрьма, включилась сирена и прибежали трое охранников с дубинками на голо. Основательно пересчитав Роберту все ребра и по всей вероятности несколько уменьшив их первоначальное количество, Дэймонс был брошен в карцер как минимум до утра, когда появится тюремное начальство и его судьба будет решаться на более высоком уровне.

Оказавшись в карцере, где железная кровать без матраца и клозет заменяли всю обстановку, Робби не мог некоторое время видеть из-за тумана в глазах от жестокой боли во всем теле. «Ребята постарались на славу»: процедил он, но времени до утра у него не было. Нужно было срочно действовать.

Вот уже на протяжении последних десяти лет Роберт использовал любой шанс попасть в карцер. Попасть именно в третий карцер, где давно обнаружил, что качество бетона оставляет желать лучшего. Повторить подвиг Монте-Кристо? А что ему еще оставалось делать, когда в ушах все эти годы стоит «Виновен!». Пятьдесят лет? Нет! Это было не для Роберта. Он попадал в карцер год за годом и сантиметр за сантиметром проделывал себе ход по одной из плит пола, которая закрывалась железным листом, служащим, наверное, вместо паркета, который никогда не меняли. И в один прекрасный момент, слой бетона провалился вниз и Роберт обнаружил, что нашел канализационный ход тюрьмы. Теперь нужно было действовать быстро, пока слишком явный аромат дерьма не привлек сюда любознательных ищеек.

И сейчас, преодолевая боль, Роберт отодвинул железный лист. В лицо ему ударил резкий запах дерьма, режущий глаза, но это было не важно. Не важно как, но Роберт знал, что этот путь приведет его к свободе. Сейчас было около трех часов ночи, о нем не вспомнят как минимум до восьми утра. Он знал, что должен использовать это время с максимальной выгодой для себя и скользнул в отверстие. Железный лист осторожно вернулся на свое место, скрыв за собой Роберта.

- Миссис Дэймонс. — Следователь вызвал ее посреди ночи в управление и сейчас, потрепанный жизнью человек с усталым безразличием в глазах взирал на сидящую перед ним Анджелу и казенным голосом, лишенным каких-либо интонаций, который больше подошел бы гипнотизеру, продолжал. — У вашего мужа не было шансов. В это время года бурное течение и он просто не мог выплыть. Мы обыскали берега на пять миль вниз по течению и не нашли никаких следов. Выжить он не мог. Примите мои соболезнования.

Анджела стала свободной, еще не старой женщиной. Она сидела у себя дома на диване. Раздался звонок. Пришел Стивен. Теперь она могла попросить его….

По реке плыли обломки деревьев, ветки, гнилые листья и поднятая со дна глина вперемежку с илом создавали неприглядную картину еще только недавно бушевавшей, а теперь успокоившейся реки. Серое небо над головой, прохладная, надоедливая морось пробирала до костей. Вдоль берега ничем не примечательные грязные потеки, глина с простой речной грязью. Один из грязных холмов пошевелился. В стороны упали ветки и, облепленное грязными листьями, на свет божий показалось грязное тело мужчины. Он приподнялся на руках, живот схватило сильной судорогой. Мужчину вырвало одной водой. Немного отдышавшись, он повторил попытку подняться, но тут же упал, резкая боль в ноге пронзила его насквозь.

- Ан…. — Простонал мужчина. Не понятно звал ли он ангелов небесных забрать его из этой грязи в рай небесный или он просто не успел закончить фразу, тьма окутала его сознание и он провалился в бредовый сон.

«Кто сказал, что нельзя дважды за одну жизнь побывать в аду? Так может сказать только человек, не знакомый с Анджелой Блэкхар-Дэймонс, которая через несколько минут станет миссис Спрингвуд. Приятно только, что на этот раз мне не придется выполнять роль поводыря». Думал Майкл, находясь в том самом храме, где уже однажды Анджела стала женой Роберта и скоро будет вновь обвенчана с мистером Стивеном Спрингвудом, обычным биржевым маклером, с не плохим, ровным характером, приятными манерами и толстым кошельком. «Зал как всегда полон, цветы, украшения, казенно-счастливые лица приглашенных»….

- Милый, расслабься. — Прошептала мне жена. Я повернул голову в ее сторону и изобразил взгляд в стиле «любимая, не мешай мне ворчать хотя бы про себя, мне нужно выпустить пар, иначе я взорвусь».

- Если только на твоем лице не будут отображаться так явно твои мысли. — Сказала мне Джен. Как она меня понимает! — И не смотри так убийственно на жениха, а то бедняга скоро решит, что попал на собственные похороны, а вовсе не на свадьбу.

Джен ничего не ответила, зная мое ко всему этому отношение. За что же все-таки она со мной? Я ведь люблю ее сестру! Никогда не пойму женщин. Я люблю ее сестру, а она вышла за меня за муж, прекрасно об этом зная, зная все, что только могло быть, все мои мысли и чувства и все равно она со мной. Дженис накрыла мою руку своей и легко пожала ее. «Я с тобой….», говорило это пожатие, и я пожал ее руку в ответ, улыбнувшись. «Честно слово, я буду твоим хорошим мальчиком, мамочка, только вот убью этого нехорошего дядьку возле алтаря и буду вести себя хорошо, клянусь», говорил мой взгляд. Она улыбнулась и поцеловала меня, заставив Каролину и Линду переглянуться и прыснуть от смеха. Мы с Джен переглянулись. Что поделать? У нас до нельзя любопытные дочери!

Приоткрылась дверь, грянул Мендельсон….. И Майкл с натянутой улыбкой вновь прошел через все круги ада. Только теперь он был не один. Рядом был родной человек. Дженифер Стоун, его жена, которая слишком хорошо понимала его мысли и чувства, зная Майкла таким, какой он был в глубине души, какой ей нравился и каким она любила его. Пусть он далеко не красавец, пусть любит ее сестру, а говорит о любви Джен, но Дженифер любит его….

Все пролетело, промелькнуло перед глазами Майкла как в немом кино, точно расписанный сценарий которого, как выразилась однажды Джен, вполне заслуживал Оскара в номинации самого долговечного и не надоедающего кино из всех. Все было великолепно. Как всегда…. И когда молодожены (по крайней мере так положено их называть, не смотря на то, что одной за тридцать, а супруг уже близок к сорока) отъехали от храма на кадиллаке, никто не заметил среди радующихся приглашенных острый взгляд брошенный из-под широких полей шляпы, надвинутой на лицо.

Прошло три месяца, за которые жизнь устоялась и вошла в свое обычное русло. Утро, обычный завтрак американской семьи. Глава семьи собирается на работу, целует жену и уезжает на новеньком автомобиле, мама готовит сыну бутерброды и отправляет в школу. Сама остается дома, только для того, чтобы самой собраться и ехать на работу, но в этот момент, когда она, поставив кофе на плиту, делает себе сандвичи, ее рот зажимает рука в кожаной перчатке, а на горло ложится что-то противно-холодное.

- Здравствуй, сука. — Обжигает ее ухо горячее дыхание.

Роберт следил за ней все это время, выжидал удобный момент, знал досконально весь распорядок дня семьи, планировку дома и только трудно заживающая нога не позволяли ему нанести свой удар. Но наконец, как говорится, в один прекрасный день он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы привести в исполнение свой план. Который заключался в том, чтобы убить эту сучку, которая его подставила, которую он когда-то очень сильно любил, а теперь не менее сильно ненавидел.

Анджела даже через много лет сразу узнала голос мужа. Он, придерживая ее, быстро задвинул жалюзи и только сейчас отпустил ее, бросив на стул и наставил на нее пистолет.

- Да. Роберт. Твой Роберт, которого ты подставила, мразь. — Его голос, несмотря на ненависть был лишен каких-либо интонаций. Только холодный жестокий расчет был в этом голосе. — Думала я давно кормлю рыб на дне реки?

- Угадай. Наверное, убить тебя. Но сначала я хотел бы знать, почему? Почему ты так со мной поступила?

- Роберт…. Я….. — Она лихорадочно соображала чтобы сказать. — А как бы ты поступил, узнай ты, что твой муж преступник? Ты ничего мне не рассказывал о себе и…. Это было так неожиданно. — Краем глаза она заметила, что кофе уже закипел, но Роберт не обратил на это внимания.

- И поэтому тот час побежала к своему Майки, рассказывать об этом….. — Кофе вылился на плиту, подгорел и дым, поднимался к датчику пожарной сигнализации. Ну же, еще немного…. И заорала сирена, а на Роберта хлынул сильный поток воды. От неожиданности он замешкался и Анджела, воспользовавшись этим, схватила стоящий на кухонном столике телефон и кинула в Роберта. Аппарат ударил его в лицо, рассек правую бровь и, упав на пол, разбился. Он выронил пистолет и Анджела схватила его, направив на бывшего мужа. Кровавая ухмылка появилась на его лице.

- Валяй! Убей меня! Ты ведь этого хочешь? Избавиться от меня, как тогда десять лет назад, когда ты меня подставила. Ну что же ты ждешь? Жми на курок! — А сам медленно подходил все ближе и ближе.

- Не подходи! — Крикнула Анджела. Она, никогда никого в своей жизни не убивавшая и думавшая, что в нужный момент сможет это сделать, как и многие на ее месте, получив такую возможность, потеряла всю свою былую решимость.

Как просто кажется. Легкое сокращение указательного пальца, выстрел, несколько грамм свинца, покрытого медью на скорости восемьсот двадцать метров в секунду насквозь прошивает человека, если он на таком, всего в паре метров, расстоянии. И все! Что еще нужно для счастья, как говорится! Но это только на словах мы все смелые. На словах говорим, дайте мне только пистолет в руки и я всем пропишу летальный исход, а на деле? Трясущиеся руки, волнение застилает разум, сердце готово вырваться из горла и заплясать на полу последнее танго смерти. Как просто кажется. Вот перед тобой человек, который только несколько мгновений назад хотел убить тебя. Теперь то же самое можешь сделать ты. Теперь твой шанс, твой единственный и неповторимый шанс самой остаться в живых и избавить мир от такой твари, как Роберт. Мир определенно станет чище, когда он умрет, когда дети со школьной скамьи не будут употреблять наркотики, когда кражи и убийства в целя получения новой дозы перестанут быть реальностью нашего мира, конечно не на одном Роберте все держится, но это уже хоть что-то. У тебя в руках пистолет. Ты сможешь нажать на курок? Нажми на курок…. Нажми…. Нажми…. Не можешь?

Анджела могла лишь бессильно наблюдать, как Роберт все ближе и ближе подходит к ней, как спокойный гипнотизирующий голос говорит ей о том, чтобы она стреляла, но…. Удар! Пистолет вырван у нее из рук, а сама она на полу с разбитой в кровь губой. Он наставил на нее пистолет и Анджела поняла, что все слова уже сказаны и они ничего не изменили, все решено. Холодная решимость в его глазах ясно давала понять, что жить ей осталось лишь несколько мгновений. Она закрыла глаза. Выстрел!

Анджела вздрогнула и с удивлением открыла глаза. Она была жива. А Роберт? Скорчившись, он лежал на полу. Она повернула голову. В проходе в комнату стоял Джон. Ее одиннадцатилетний Джонни. Сжимая в детских ручонках пистолет Стивена, который как она знала, хранился в левом верхнем ящике письменного стола. Но как Джон мог узнать об этом? Мальчик выронил пистолет и, плача, побежал к маме.

- Все хорошо. Все хорошо, милый. — Срывающимся голосом говорила она, держа его в объятиях.

Трясущимися руками она сняла трубку телефона и вызвала полицию. Вопросы, протоколы, бесчисленные вспышки камер, журналисты, толпа любопытных. Роберта увезли в больницу, он бил только ранен в живот, откуда после излечения его немедленно переведут обратно в тюрьму. И лишь глубоким вечером их оставили. В покое. Анджела укладывала Джона спать.

На мгновение Анджела опешила, но тут же нашла что ему ответить.

А что еще она могла сказать? Сынок, ты чуть не убил собственного… отца?

- Сэр? — Вывела Майкла из задумчивого состояния мисс Уитли.

- Сэр, я сказала, что хочу быть вашей женой. Как вы на это смотрите?

- Я…. — Майкл, только вернувшись из прошлого, еще не мог сосредоточиться. Помог ему телефонный звонок. — Мужской голос спросил.

- Я звоню из аэропорта. Мой самолет только что приземлился. У нас в университете каникулы и я подумал, почему бы не погостить у тебя?

- Конечно! Я сейчас приеду в аэропорт за тобой!

- Помню. — Грустно согласился Майк. — Встретимся на месте. Я подъеду.

Он конечно же помнил какой сегодня день. День гибели….

Он не хотел вспоминать об этом. Гнал от себя эти мысли, но что он мог поделать. Раз начал вспоминать, то без последнего аккорда мелодия не была бы закончена. У памяти есть странное свойство. Помнить не только хорошее, но и плохое. Нельзя помнить что-то выборочно, что-то только одно хорошее или только плохое. И он помнил….

Он помнил, как Роберт быстро оправился после ранения. Каким-то образом он узнал, что стрелял в него собственный сын и что-то в нем изменилось. С этого момента Майкл окончательно убедился в том, какой силой может быть любовь. Роберт изменился. Слишком сильно и слишком резко для того, чтобы это было правдой.

Да и может ли измениться человек? С рождения, с самых первых вздохов человека начинает формировать внешняя среда. Какая-то часть его мыслей, чувств, желаний заложена изначально с генами, но это еще далеко не все. Ласковые руки мамы, небритый поцелуй отца, пахнущего лосьоном для бритья. Детский сад со своими законами, маленькая модель общества в которой уже обретаются первые навыки общения, понимания, поддержки, уважения, эгоистичного присваивания чужой машинки или безвозмездное расточительство своих игрушек на благо всем. Берите все, играйте, смейтесь, ведь ты уже понимаешь, что смех это хорошо, это приятно, это правильно. Ты отдал свои игрушки и все прекрасно, все дети играют с ними и радуются. Подойди, попроси что-нибудь у них. И что? Эгоистичный взгляд: «Это мое, не трогай! Не дам!». Что такого ты сделал? Ты в недоумении, ты же хотел как лучше, чтобы всем было хорошо, а они…. Дальше школа, забитый всеми всезнайка ученик, единственная вина которого в том, что он умеет пользоваться данными от природы мозгами, а не носится по коридорам, не бьет стекла, не дергает девчонок за косы. В чем вина человека, если книги, интересные собеседники и просто нормальная жизнь не вписывается в поведение большинства, которое по несчастному недоразумению всегда право? Зависть…. В этом корень всех зол, в этом и ни в чем другом. Институт? «Я люблю тебя, я хочу тебя», горы непосильных отношений. Любовь, обогащенная больше спермой, чем чувствами, бьет через край, постельный угар, учеба невпопад…. Брак, семья, жизнь…. Все это формирует человека. И может ли то, что закрепилось годами, вошло в плоть и кровь измениться?

Может. Майкл прекрасно это знал. Знал, каким эгоистом он был, знал, что в свое время никогда не стал бы наблюдать за Анджелой со стороны, не вмешиваясь в ее жизнь. Знал, что, если бы по ее желанию у них ничего бы не складывалось, то он бы не оставлял ее в покое, вел бы себя просто как ублюдок. Он это знал, однако, всегда был просто другом. В свое время он смог измениться. Смог перестать быть эгоистичной скотиной, смог побороть себя и начать думать не только и даже не столько о себе любимом, что прекрасно выразилось в одном из его рассказов:

Господи, Ангел мой, что же со мной творится? Жизнь похожа на один сплошной кошмар. Иду по улице и кажется, словно живу в одном из своих ночных кошмаров. Кто этот высокий смазливый пацанчик? Ты бы ей понравился. Какой ты красивый, сильный, на крутой тачке и с выражением на лице в стиле «Я тут главный псих!». Жизнь точно сошла из книги Кена Кизи про кукушкино гнездо.

А что это уловило мое обоняние в толпе? Сладкий запах духов? Тебе бы такие понравились и сердце сжимает застарелая боль. Где ты? С кем ты? Кто твой очередной фаворит, которого ты несомненно бросишь. С одной стороны это приятно мне, но я знаю, что значит быть брошенным и в душе закипает жгучая боль за тех, брошенных, раздавленных, как окурок ногой, тобою пацанчиков. Как они? Господи! Если уж я сошел с ума давным-давно, то не стоит напоминать мне об этом каждый неподходящий раз.

0Еду в трамвае. Лайф кажется не в кайф, но могу отвлечься от мыслей о тебе, могу хоть на мгновение вздохнуть свободно и что? Проезжаю мимо какого-то магазинчика. Читаю название — «Ангел»…. И всю мою душу словно сжимает в свинцовый кулак тоска по тебе. Я хочу увидеть тебя! Пусть на расстоянии, пусть ты не будешь видеть меня, пусть ты даже будешь в объятиях того же наколотого жизнью Криса или же любого другого твоего пацанчика, не важно. Я хочу видеть тебя! Боль. Отпусти! Я знаю, что ты вечная моя спутница, но это очень больно жить с тобой в постоянной тревоге, что не увижу мою зеленоглазую весну. Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня. Я люблю тебя и я боюсь тебя любить. Боюсь потерять тебя, хоть ты и не моя.

Что со мной? Кто эта незнакомка в красивом пальто? Такое бы подошло тебе. Как бы мне хотелось увидеть тебя в этом пальто. А эти сапожки? Что они делают на этой корове? Твои нежные ножки, только твои ножки достойны носить эти сапожки. Как бы мне хотелось тебе их подарить, но ощущаю дыру в кармане своей потертой временем и судьбою, как моя душа, куртке и только разочарованно вздыхаю. Я куплю тебе новую жизнь, откажись от него, откажись. Возьми мое сердце, возьми мою душу, возьми все, что только может тебе понравиться, только будь. Пусть не со мной, но счастлива. Будь счастлива, но…. Счастлива с кем? С хорошим человеком? А кто этот хороший человек? Кто он такой, чтобы быть с тобой? Он не достоин тебя, он не любит тебя, он только умеет говорить красивые слова, выглядит как Бог, ездит на крутой тачке, а что он представляет собой? Копни глубже и ты увидишь жалкое, жадное, уродливое нутро этого так называемого человека. Красивая упаковка тела, а за разноцветной дорогой оберткой жалкая душонка. Да и кто может быть достоин тебя в действительности? Только не я. Нет! Ни в коем случае! Это даже смешно. Не я, но и ни кто другой. Так не доставайся же ты никому или я уже просто гоню?

А эта косметичка? Как красиво наверное смотрелись бы эти краски на тебе, хотя лучше бы не смотрелись. Любая косметика испортит твою природную красоту и эти краски недостойны прикосновения с твоей нежной кожей. Нежной…. Эпидермис, поры, вены, кровь, сердце, печень, почки, легкие, ЖКТ — оборотная сторона медали.

Да. Ты красива физически. Но это только видимая сторона. Ты говоришь, я плохая. Ты плохая? Да. Внешне ты плохая и способна лишь играть в хорошую девочку. Ты актриса, но что все-таки ты играешь? Хорошую? Нет. Ты играешь плохую, а на самом деле у тебя прекрасная душа. Даже лицемерие твое наиграно. Лицемерие? Тебе не ясно в чем именно здесь лицемерие? «Я могу пойти с Линдой (ее подруга) куда-нибудь, а если прошу, то она со мной ходит, а так…» Ты изображаешь на своем лице полное равнодушие и меня разбирает саркастический смех, когда вижу, как ты с наигранным вниманием и серьезностью на лице выслушиваешь очередной поток проблем этой маленькой девочки, которой хочется казаться взрослой и у которой это плохо получается. Это лицемерие чистейшей воды, но и это наиграно. Ты не такая.

Прячься за своей игрой. Меня ты не обманешь. Ты прекрасна. Ты удивительно прекрасна. Но почему ты играешь? Зачем хочешь казаться хуже чем ты есть на самом деле? Зачем эта маска? Быть может все из-за того, что ты стараешься казаться сильнее, чем ты есть на самом деле, хочешь казаться взрослой, уверенной в себе, независимой, а вдруг в душе, в самых тайных ее уголках ты просто испуганная маленькая девочка, которая боится, что кто-то узнает, какая ты на самом деле и воспользуется этим? «Я была просто наивной дурочкой», как ты сказала однажды. А если это ключ ко всему? Вдруг это ключ к пониманию твоей наигранной маски? Ты повзрослела, но осталась такой же наивной, хотя конечно же не дурочкой и это уже не та глупая детская наивность. Нет. Это наивность взрослая. И ты носишь маску взрослой девочки, уверенной в себе, сильной, самостоятельной, стремящейся к своим идеалам. Но это лишь маска. Жаль только, что эта маска от частого использования стала частью тебя. Неужели ты потеряешь саму себя? Растворишься полностью в том уверенном, сильном человеке, какой ты хочешь быть? И только мгновения, мимолетные прекрасные мгновения наедине со мной ты отбрасываешь ее и предстаешь передо мной такой какая есть, продолжая повторять при этом сказку о плохой девочке. Посуди сама, как это звучит? По меньшей мере странно.

Странная грусть при этом? Ты словно осознаешь, что ты действительно плохая, так сильно в это веришь, что словно грустишь о том, что тебе уже не измениться. Так как будто ты в действительности хотела бы измениться, но не в силах этого сделать, так как люди не меняются. Да, я не святая, не святая, не ручная. Боже! Неужели же все-таки ты стала своей собственной маской? Плохой? Вдруг это так сильно въелось в твою душу, что уже ничего нельзя изменить? Нет! Нет и еще раз нет! Не я, но человек, который сможет понять тебя и при этом полюбить. Только такой человек сможет извлечь из темных глубин твоей души еще теплящийся огонек того нежного, светлого, доброго, что есть в твоей душе. Есть, любимая. Есть.… И я верю, я без малейшего сомнения в душе верю, что такой человек найдется. Он и только он будет достоин тебя. Только его я хочу видеть рядом с тобой. Я конечно же поревную немного для вида, но что поделать? Буду играть свою жалкую роль второго плана. Преданного тебе друга. Буду наблюдать, как растут твои дети, радуясь этому и сожалея, что они не наши с тобой. Буду видеть, как прекрасно протекает твоя жизнь с этим единственным достойным тебя человеком и искренне радоваться за тебя. Я люблю тебя….

Так все и случилось. Лишь наблюдение со стороны, лишь желание счастья и не более того. В свое время Майкл никогда не стал бы так думать и делать, не стал бы стоять в стороне и довольствоваться ролью пассивного зрителя. Но он изменился. Не спрятал себя за маской, не стал играть в друга, а действительно изменился. И поэтому он по себе прекрасно знал, что измениться очень сложно, но возможно.

И Роберт так же смог измениться. Он решил сотрудничать с полицией, чего не сделал много лет назад и выдал всех людей, с которыми был связан в преступном бизнесе в обмен на свободу и обеспечение безопасности его и его семьи. Да. Анджела вернулась к нему и если Майкл еще мог объяснить изменения в Роберте, то это возвращение он отказывался даже пробовать объяснить. Это было за гранью его понимания.

По программе защиты свидетелей они переехали в другой штат, сменили фамилию, растворились в этом безумном мире, в то время, как Лос-Анджелес потрясли серии арестов. Много голов полетело в то время. Газеты пестрели сообщениями о том, как в: баре, на вилле с любовницей, на яхте, в сортире арестовали очередного мафиози. В то время, как никто не знал, где скрывается главный виновник всего.

Через некоторое время все улеглось. Волна арестов спала и жизнь потекла в обычном русле. В это время, казалось, уже ничего не угрожает семье Уокеров, семье Анджелы. Они были обычной средней американской семьей. Он работал на автомобильном заводе, она главным экономистом в большой строительной фирме, Джон, взрослел, становясь внешне все больше и больше похожим на отца, учился в школе. В этот период времени Джен настояла на том, чтобы навестить их. Всеми правдами и неправдами через знакомых в ФБР Майклу удалось достать их адрес и, собравшись всей семьей, они поехали.

Только тогда Майкл не знал, к чему может все это привести. Как позже показало расследование, десять фунтов Си четыре были подложены под газовую плиту и контакты подсоединены к электронному зажиганию газа…. В доме были Дженифер, Линда, Каролина, Анджела и только что вернувшийся с работы Роберт. Взрослые мирно разговаривали в гостиной, пока дети были в комнате Джона. По счастливой случайности, Джон в это время был с Майклом на берегу реки. И когда они возвращались домой….

Майкл до сих пор не мог забыть того, как перед ним упала обгорелая ручка его дочери с тонким серебряным колечком в виде змейки, одно из подаренных им обеим на двенадцатилетие. Поэтому он не смог бы сказать, чья рука это была…. Что спасло его от сумасшествия тогда? Этого Майкл не мог объяснить до сих пор…. Однажды в тетради Линды он прочитал небольшой рассказ, который пришел ему тогда на память

РАЗУМ И ЛЮБОВЬ.

Жил был мальчик по имени Разум. Он верил, что все в мире не просто так, все должно иметь свой особенный неповторимый смысл, все должно быть подчинено определенным правилам, а не просто так. Он верил в это.

Однажды он гулял по берегу реки и слушал пение птиц, когда увидел девочку, которая собирала цветы. Он подошел к ней и спросил:

- Просто так. — Ответила девочка и продолжила свое занятие.

- Но так не может быть. Все должно быть для чего-то. Солнце встает, чтобы было светло, трава растет, чтобы давать нам кислород.

- А мне просто нравится это и все. — Отвечала девочка.

- Но почему? Мне это не понятно. Зачем ты это делаешь?

- Посмотри на эти цветы. Они прекрасны. Взгляни на эту речку, она тоже прекрасна. Не нужно все подчинять жестоким правилам логики. Неужели ты никогда не жил просто так. Просто радовался жизни, а не спрашивал зачем то и зачем это?

- Ты несчастный человек, мальчик. Нельзя так жить, все понимая, все зная и предопределяя каждый свой шаг. Иногда нужно быть просто счастливым.

- Просто счастливым? — Задумался мальчик. — Я не знаю что это такое….. — Растерянно проговорил он.

- Идем со мной. — Сказала девочка и протянула руку.

Они шли долго и наконец к вечеру оказались у берега мора. Глядя на закат, она спросила.

- Да….. — Восторженно ответил мальчик во все глаза глядя на прекрасное действие. — Солнце садится, чтобы…..

- Тсс… — Сказала девочка. — Не говори ничего. Закрой глаза.

И мальчик услышал шелест волн, крики чаек, вдохнул аромат моря в свои легкие и у него закружилась голова.

- Тогда просто расслабься и наслаждайся. Вот это и есть просто так. Просто… счастье…

И они еще долго сидели на берегу моря, наслаждаясь покоем и счастьем, а когда солнце село и на небо высыпали звезды, мальчика больше не интересовало их название, размеры, смысл бытия вселенной. Он просто был счастлив. И тогда он понял, что в мире не все должно иметь смысл. Кому нужен этот смысл, когда бывает просто хорошо….

Просто так…. Просто жили люди, радовались жизни, но жизнь оказалась слишком жестокой для них, слишком серой и реальной. Жизнь, в которой зло, рожденное жаждой денег, убило ни в чем не повинных детей….

Они стояли у могилы Анджелы и Роберта. Майкл, сгорбившийся и словно постаревший на десяток лет, Джон, высокий молодой человек спортивного телосложения со взглядом, в котором надежность и доброта уживались с бьющей через край энергией молодости и Сара Уитли. Ухоженные могилы были все в цветах. Белый мрамор, обычные надписи с датами рождения и смерти и весенний щебет птиц. Это было словно даже не кладбище, а просто место, где люди обретают покой. Словно в смерти может быть что-то прекрасное, спокойное, мирное. Может быть. Мятежные духом люди живут, страдают, любят и в один прекрасный момент засыпают и больше не просыпаются. Конечно, с теми, кто лежал перед Майклом так не было. Их убили…. И это оставляло в сердце горечь полыни.

- Какими они были? Мои родители? Мне было двенадцать лет, когда они умерли и я не очень много помню.

- Лучшими, Джонни. Твои родители были лучшими на свете людьми, поверь мне. Я говорю так не потому, что о мертвых нельзя плохо говорить, совсем нет. Твои родители были действительно самыми лучшими людьми из всех, кого я только я знал….

Майкл взглянул на Джона. Ему нужно было побыть одному и они с Сарой отошли от этих могил и подошли к другим трем могилам. Майк не мог поверить что здесь под землей лежат две двенадцатилетние девочки, вся вина которых состояла в том, что они оказались не в то время и не в том месте и его жена, которую он так и не успел полюбить, но к которой всегда питал глубокое уважение и нежную теплоту. Сара обняла его, склонив голову на плечо, и он обнял ее левой рукой за талию и они стояли вместе.

- Дженифер бы одобрила, если бы я женился на тебе?

В этот момент на плиту могилы Дженифер присела ласточка. Она совсем не боялась людей, внимательно сидела и смотрела на них.

- Видишь? — Ответила Сара. — Это знак. Она все еще любит тебя и хочет, чтобы ты был счастлив.

- Оригинально делать предложение на кладбище, но…. — Она улыбнулась. — Я согласна. Смотри.

Майкл проследил направление ее взгляда и заметил, как Джон разговаривает невдалеке с милой девушкой, улыбкой которой можно было бы украсить весь этот грешный мир. Майкл и Сара переглянулись.

[I] Алчность — корень всех зол (лат.).

[II] Человек человеку — волк. (лат.)

[III] Всего превыше — любовь. (лат.)

[IV] Фраза из «Бориса Годунова», А.С. Пушкин. (прим. авт.)

[V] Человеку свойственно ошибаться (лат.)

[VI] «Красота» Шарль Бодлер (при. авт.)

[VII] Игра слов. Анджела происходит от английского angel — ангел. (прим. авт.)

[VIII] «Грустный Мадригал». Шарль Бодлер. (прим. авт.)

[IX] "ЛИНЧА СУД" , в США с 18 в. внесудебная расправа, учинявшаяся, как правило, над неграми. Назван по имени американского расиста Ч. Линча (Ch. Lynch). (Прим. авт.)

[X] «Вампир» Шарль Бодлер.

[XI] Стивен Кинг «Зеленая миля». (Прим. авт.)